"Думала, что если усну, то проснусь снова в камере". Экс-политзаключенные — о своем психологическом состоянии по обе стороны решетки
Из-за репрессий, которые охватили Беларусь после акций протеста в 2020 году, многие из нас столкнулись с психологическими проблемами различного характера. Особенно это коснулось тех, кто проходил через лишение или ограничение свободы. Многие политзаключенные во время заключения сталкиваются с этим, а психологическая адаптация после мест неволи — еще одно тяжелое испытание, с которым они должны справляться.
Бывшие политзаключенные женщины рассказали "Вясне" о своем психическом здоровье во время заключения, как они поддерживали себя за решеткой и как они восстанавливаются после освобождения. Своими историями поделились осужденная на два с половиной года заключения фигурантка "дела студентов" Ася Булыбенко, вышедшая из женской колонии полтора года назад, и бывшая политзаключенная Алина (имя изменено в целях безопасности), освобожденная в зале суда в апреле этого года после почти двух месяцев под стражей в жодинской тюрьме.
- Ася Булыбенко на одиночном пикете в Вильнюсе в 2023 году
"У меня сработала какая-то защитная система"
Фигурантка "дела студентов" Ася Булыбенко, отбывшая весь срок в колонии в два с половиной года заключения. Она делится, что в СИЗО и колонии в 2020-2022 годах ей было сложно оценить свое психологическое состояние во время заключения.
"Когда организм находился в настолько стрессовой ситуации, у меня сработала какая-то защитная система. Но было непросто. В СИЗО мне казалось, что нас вот-вот освободят и все время этого ждала. Тогда я немного абстрагировалась и пыталась ко всему отнестись как к приключению. В какой-то момент я стала пить успокоительные в достаточно большом количестве, поэтому чувствовала себя более или менее нормально. В СИЗО у меня случилось пару истерик — когда мне очень реалистично снилась мама. Я заболела, у меня была сильная температура, мне приснилось, что я с мамой, но когда проснулась, то увидела, что я в СИЗО — у меня была очень сильная истерика.
В колонии я не принимала никакие успокоительные. Повторюсь, что скорее это была защитная реакция. Я просто жила. Отключила голову и делала то, что надо делать. Самое плохое мое психологическое состояние было после первого длительного свидания. Если бы у меня спросили про самый лучший день в колонии — это было бы первое длительное свидание, а если бы спросили про самый худший момент — я бы назвала конец длительного свидания. Ты перестраивала себя и жила на автопилоте, а когда встретилась с мамой, я почувствовала себя человеком. Я была в своей одежде, я ела, что хотела, и ела вилкой. Было очень страшно уходить с этого свидания. Меня просто разорвало изнутри. Я не понимала, почему я должна уходить обратно... Это было очень тяжело психологически".
Психологическая помощь: трудности адаптации политзаключенных и способы им помочь
"Думала, что если усну, то проснусь снова в камере"
Через пять месяцев после освобождения Асю арестовали на 30 суток, которые она провела на Окрестина. Бывшая политзаключенная рассказывает, что именно "сутки" сыграли плохую определяющую роль в ее психологической адаптации на свободе.
"После выхода из колонии я обратилась к психологу. Но сходила один раз и решила, что со мной все в порядке. Дальше я просто жила жизнь. Через пару месяцев у меня начались проблемы с аппетитом и сном (бессоница, кошмары). Тогда я посетила психиатра и мне назначили антидепрессанты. Я не стала их пить, потому что не считала, что со мной происходит что-то плохое. Но когда я попала на 30 суток на Окрестина — это было все... Здесь моя психика уже не выдержала...
После второго освобождения, когда я уже оказалась в Вильнюсе, мне стало казаться, что я в тюрьме. Это было страшное и непонятное ощущение. Никто мне не мог помочь. Это чувство было не 24/7, а временами. Это была деперсонализация [ощущение потери собственного "Я", потеря связи с реальностью; окружающие события кажутся недействительными,человек как будто наблюдает со стороны за своей жизнью]. Мне начинало казаться, что я сплю, что я в глюке и все еще нахожусь в тюрьме. Я могла не спать две ночи. Я просто боялась заснуть, потому что когда я засыпала, мне снились кошмары о тюрьме. Я думала, что когда усну, то проснусь снова в камере. Это продолжалось около месяца. Как я сейчас понимаю, это было очень опасное состояние.
Все закончилось моей попыткой суицида, когда я выпила 70 таблеток антидепрессантов и попала в реанимацию. Потом мне диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) , потому что когда за мной приехали скорая и полиция в Вильнюсе, то я думала, что меня везут в Беларусь. Я не просто думала, а не хотела с ними идти, плакала, кричала, просила не везти меня в Беларусь, а они ничего не понимали. В больнице я пробыла около шести дней. Тогда я начала принимать нужные препараты и работать с психиатром. На данный момент я принимаю три препарата: снотворное, антидепрессанты и психотропные, снижающие тревожность. Через год после этой истории я все равно не могу уснуть без снотворного. Первые полгода каждую ночь мне снились кошмары. В какой-то момент они перестали восприниматься, как кошмары. Мне постоянно снились тюрьма, война, КГБ — вся эта тематика в разных обликах.
Двухлетнее заключение и последние 30 суток через год никуда не делись. Впереди у меня еще долгая терапия. Важно понимать, что после заключения ничего не заканчивается. Людям нужна помощь, кураторство, менторство. Большая ошибка думать, что когда человек освободился, с ним все хорошо, что он вышел и все закончилось. Нет. После освобождения начинается следующий этап, и у всех он проходит по-разному. Очень много девочек, которых я знаю, после женской гомельской колонии обращаются за психологической помощью и находятся на препаратах".
"В таких стрессовых обстоятельствах психика освобождает ту мощь, которую я сама никогда у себя не видела"
- Иллюстративное фото spring96.org
За участие в послевыборных акциях протеста Алина почти два месяца провела в заключении – в ИВС на Окрестина, жодинской тюрьме и СИЗО на Володарского – и в апреле этого года была приговорена к "домашней химии". Бывшая политзаключенная вспоминает свое психологическое состояние несколько месяцев назад:
"Еще до заключения состояние моего психического здоровья было не лучшим, и мне казалось, что я вообще не выдержу ни дня. Но в момент, когда меня везли на Окрестина, я сказала себе, что могу пройти через это. Конечно, во время заключения я много плакала, не понимала, что будет дальше, но в таких стрессовых обстоятельствах психика будто сжимается и освобождает ту мощь, которую я сама никогда у себя не видела.
Необычно, но в изоляторе было место и для шуток с улыбками, и для моментов абсолютного отчаяния. На Окрестина были мысли о том, что я не хочу больше жить, так как было слишком холодно и невыносимо. Но я, не замечая того, брала себя в руки, возвращалась к реальности и думала о том, что меня ждет кто-то и что-то. На Жодино было ужасно, когда я представляла себе суд. А что там будет? А что, если меня не отпустят домой. Меня, конечно, удивило, что, несмотря на условия, пытки, строгий режим, возможно сохранить свободу. Ведь свобода — это не вокруг, а в душе. Там на самом деле это мешалось и с отчаянием, но сейчас чувствуется по-другому.
В некоторые моменты психика заставляет мозг как бы выключаться, и ты наблюдаешь за всем так, будто это все не с тобой происходит, а ты — случайный свидетель".
"Самые любимые письма и фотоснимки я доставала из папки как Emergency Kit"
Алина говорит, что психологически поддерживать себя помогали письма и фотоснимки, а также воспоминания из свободной жизни, которыми делились с сокамерницами:
"Мы всегда использовали выражение: "в той жизни", после чего рассказывали что-то о своей жизни — какие-то теплые моменты. Там не хватало хорошего и смешного, визуально красивого. Мы вспоминали, как кто-то куда-то ездил и путешествовал. Рассказывали друг другу какие-то истории, даже книги и фильмы пересказывали, чтобы хоть как-то держаться. В заключении мы имитировали обычную жизнь.
Что касается личных лайфхаков, то я пересматривала фотографии. Когда ко мне с письмами доезжали эти фотографии, то я была самым счастливым человеком на свете. Ведь они были сделаны в моих родных местах. С ними было связано много теплых воспоминаний. Я всегда плакала из-за этих фотографий, но это заставляло меня держаться. Я видела своих друзей, своего любимого человека, жизнь, которая у меня была, и понимала, что не имею никакого морального права не выдержать и сломаться. Я знала, что меня ждут, а впереди — только лучшее.
Самые любимые письма и фотоснимки я складывала в отдельный конверт и доставала из папки с другими письмами как некий Emergency Kit, когда мне было совсем плохо и надо было поплакать, чтобы успокоиться.
А еще мы с девушками договорились каждый день ходить на прогулки и заниматься спортом, ведь физическое здоровье сильно влияет на моральное состояние. Если честно, я всегда плакала во дворике, потому что он был ужасный и словно максимально указывал на то, что я в тюрьме. Но потом как-то я успокоилась и старалась абстрагироваться, думать о своем и беседовать с девушками".
"Я боялась, как выходить из дома, так и оставаться там"
Алина вспоминает, что самое сложное время было после освобождения в Беларуси. Пока девушка не покинула страну, она не чувствовала себя в безопасности.
"Я понимала, что даже если меня сейчас отпустили, преследование не закончится. Паранойи не было, когда я сидела, потому что я уже там и что еще терять? Не было смысла уже паранойить. Еще в тюрьме я думала о том, что все может и не закончиться на освобождении в суде.
Когда я вышла на свободу (воображаемую, потому что "домашняя химия" — это никакая не свобода), мою голову захватили мысли: "А что будет, если они [силовики] придут еще раз?" Я понимала, что они свободны в том, чтобы возбудить против меня новое уголовное дело. Поэтому я сидела дома и боялась. Может это был иррациональный страх, но я боялась как выходить из дома, так и оставаться там. Кроме того, я боялась брать с собой телефон, чтобы меня не отследили по биллингу. Но было также страшно, что если меня задержат, родители не будут знать, где я и что со мной случилось.
После освобождения я вообще далеко никуда от дома не отходила: я не была в центре города. Когда я все же выходила на несколько минут из дома, всматривалась в каждую машину. Я боялась, что в них ГУБОПиК или замаскированные следователи. От этого было очень трудно избавиться, почти невозможно. Когда люди отбывают "домашнюю химию" в таком состоянии, то им может помочь исключительно специалист.
Когда я уехала и оказалась в безопасности, лишилась этого чувства, но если бы осталась в Беларуси, то у меня начались бы серьезные проблемы с психикой".
"Они стараются сделать все, чтобы люди больше не улыбались", — бывшая политзаключенная
"Я свое дело сделала, сейчас лечите меня"
Бывшая политзаключенная признает, что процесс психологического восстановления впереди и для того, чтобы оправиться от двух месяцев неволи и пережитого стресса, нужно еще много времени:
"То, как на меня повлияло заключение, я начала чувствовать только после освобождения. Сначала я будто не знала, что надо чувствовать. Знала только, что не хочу ни с кем разговаривать и никого видеть, ходить куда-то, даже с кровати вставать не хотелось. В тот момент мой любимый человек не был рядом, а во время тюрьмы я только и держалась на мысли о том, что мы обязательно будем вместе. Сейчас мы действительно вместе, чувствую себя гораздо лучше, но понимаю, что не обойдется без психолога. Все это время я качалась на эмоциональных качелях от "все тлен" до "лучший день моей жизни". И даже в безопасности такое иногда случается. Психика больше не слышит угрозы и позволяет себе расслабиться, отдохнуть. Будто развалилась и говорит: "Я свое дело сделала, сейчас лечите меня". Но и не с таким я боролась!"
Правозащитный центр "Вясна" в этом году темой Дня солидарности с политзаключенными Беларуси определил право на здоровье и медицинскую помощь в заключении. В течение недели мы будем делиться материалами на эту тематику.
Как присоединиться ко Дню политзаключенных — читайте здесь:
"Главное, сохранить здоровье". 21 мая — День политзаключенных
"Вясна" призывает 21 мая выразить солидарность со всеми политзаключенными.
