Психологическая помощь: Трудности адаптации освободившихся политзаключенных и способы им помочь
Психологическая помощь — цикл статей ПЦ «Весна» о трудностях, с которыми сталкиваются пострадавшие от репрессий беларусы и их близкие. Что помогает преодолевать эти трудности? Когда нужна помощь специалиста? Как собрать психологическую «аптечку» для себя и для других? Мы постараемся ответить на эти вопросы лаконично и ёмко с помощью экспертов в сфере психического здоровья.
Через 1,5 года после президентских выборов белорусы, репрессированные на относительно небольшие уголовные сроки за свою политическую позицию, начинают выходить на свободу. Самое время поговорить, с какими психологическими проблемами сталкивается человек после заключения и как облегчить период адаптации к «свободе». В этом нам помогли трое белорусов, бывших политзаключенных, которые провели в 2021 году 3 или 4 месяца в СИЗО, и эксперт — белорусский врач-психиатр и психотерапевт Сергей Попов.
Тюрьма меняет
«Это как попасть в параллельную вселенную. И чем больше ты там находишься, тем больше ты другой реальности не осознаешь. Все-таки 24/7 в четырех стенах ломает твою психику. Тебя окунают в несправедливость, делают виновным, и это сильно ломает», — вот как описывает воздействие тюрьмы Евгений (имя изменено по просьбе героя).
Он провел 7 дней на Окрестина и 2,5 месяца в СИЗО на Володарского за события 9 августа 2020 года. Приговорен к 3 годам «химии», сейчас за границей.
— Что из себя представляет заключение для психической жизни человека? Конечно, это психическая травма, — объясняет психотерапевт Сергей Попов. — Это столкновение психики с какими-то внешними воздействиями либо аффектами, чувствами, переживаниями, которые превышают способность психики переработать это. Человек сталкивается с бессилием, фрустрацией, потому что многие желания, потребности не могут быть удовлетворены. Плюс это может быть страх, унижение, абсолютная зависимость от охранников, силовиков, судей, чувство вины, несправедливости, злости. Есть более сильные психически люди, у них адекватная самооценка, крепкая идентичность. Есть люди, у которых сложные истории развития, предыдущие психические травмы или сопутствующие физические болезни. В таком случае психике справиться сложнее.
Может ли человек выйти из тюрьмы, не пострадав психически? Ответом служит пример Алеся Минова, бывшего учителя, который за августовские события получил 3 года «химии». Первые 10 суток он провел в ЦИПе на Окрестина, остальной срок — на «Володарке». Алесь говорит, что буквально на следующий день дома вернулся к обычному ритму жизни.
«Нават у зняволенні прадумваў падрабязна, каб нешта прыгатаваць смачнае ці схадзіць некуды. Гэта вяртала да нармальнага жыцця хаця б у думках».
Но в большинстве случаев человек из тюрьмы возвращается не тем, каким был раньше. Возвращается домой телесно, но предстоит еще вернуться душевно, что сопряжено с болью.
Первые эмоции
«Я был несомненно рад, улыбался, по виду не скажешь, что в тюрьме сидел, но как только приехал домой, меня сковало. Ложишься — и в комок скручиваешься, не понимаешь, что делать, где очутился», — вспоминает Евгений свое состояние сразу после суда.
Ольга Павлова, просидевшая совокупно 4 месяца на Окрестина, в СИЗО в Жодино и на Володарского и осужденная на 3 года домашней «химии», говорит:
«Первый месяц у тебя эйфория, а потом ты не понимаешь, что теперь делать с этой свободой. На работу ты не устроишься, у тебя постоянно отметки в милиции, все как будто замерло, люди продолжают сидеть… И у тебя просто опускаются руки».
В Жодино она пережила крайне травматичный опыт: давление администрации и неполитических сокамерниц, 17 дней карцера, 10 дней голодовки протеста… Это был ее четвертый арест, а в августе 2020-го она попала в печально известную «газовую камеру». Уровень стресса в СИЗО был такой, что у Ольги первое время на свободе руки тряслись настолько, что она не могла насыпать кофе в чашку.
«Когда ты попал в тюрьму, стресс, в котором ты находишься, организм старается максимально обойти. А когда ты оказываешься на воле, все, что сдерживалось на протяжении этого времени, тебя накрывает», — добавляет Ольга.
— Почему одной радости от освобождения недостаточно, чтобы адаптироваться к прежней жизни?
— Эта радость поверхностная. Одновременно человек выходит с большой тревогой, как будто бессознательно чувствует, с чем ему придется столкнуться, — поясняет эксперт. — В таких случаях помогают различные активности в обществе — литература, публицистика, журналистика, театр, кино про другие истории, но похожего опыта. Тексты и обсуждения на общественном, культурном уровне помогают людям находить слова для своих чувств, проживать их с осмыслением. Как пример, книги Светланы Алексиевич помогают прорабатывать нашу коллективную травму. Такой парадокс: с одной стороны, есть движение психики избежать травмирующей темы, а с другой — что-то тянет туда. Я могу сказать, что избежать не получится. Чем больше будет усилий по избеганию, тем больше изнутри это будет давать о себе знать. В этом есть суть посттравматического стрессового расстройства (ПТСР).
Восприятие непрерывности жизни
Именно эту основополагающую для психики вещь разрушает заключение.
«Усе гэтыя падзеі паўплывалі на пачуццё часу. Яшчэ з 20-га года бурлівасць падзей, чаканне даволі хуткіх перамен нібыта пакінулі псіхалагічна ў тым моманце, які быў дагэтуль. І ў зняволенні час нібыта запавольваецца, таму что дзень у дзень адно і тое ж», — рассказывает Алесь.
А вот о каком эффекте предупредила Ольга:
«Раньше у меня энергии на все хватало: и на дачу, и на работу, и на ребенка… А после отсидки ты как иссушенный источник».
— У нас есть чувство непрерывности жизни, мы осознаем себя во времени. А здесь происходит разрыв. Можно сказать, что психика расщепляется: есть только реальность заключения, другая реальность остановилась — часть психики замерла. А энергия появляется, только когда мы целостны, — разъясняет врач-психиатр. — Человек возвращается, но в этой реальности его какое-то время не было. И он возвращается не совсем тем, которым ушел. Как это все соединить? Это сложная задача, потому что все те чувства, о которых мы говорили, нужно начать проживать. Начать горевать по поводу непрожитой жизни. Возникает риск развития депрессий, потому что горевание связано с грустью. Если восприятие непрерывности жизни не восстанавливается, это может привести к развитию ПТСР — и прошлое возвращается флешбэками, наплывами эмоций и образов.
Психотерапевт отмечает, что важно вписать опыт заключения в свою личную историю, связать не только с политической ситуацией, но и со своим прошлым. По сути найти ответ на вопрос: что это мне дало? Вначале даже думать об этом больно. Потому что заключение сделало слабым, лишило месяцев/лет жизни, здоровья… Но когда чувства проживаются, человек приходит к этому этапу.
— Принятие — это и есть соединение собственной временной линии c пониманием потерь и приобретенного опыта, пониманием, как это изменило меня, — говорит Сергей Попов.
Прорыв информационного вакуума
Евгений за три месяца в СИЗО разучился читать новости, а на свободе после общения чувствовал перенасыщение информацией. Ольга призналась:
«Когда я вышла и узнала, что ничего никуда не сдвинулось, что люди замерли и спрятались, сказала папе: отвези меня обратно в Жодино, ты сидишь, и у тебя хоть маломальская надежда есть, что все на самом деле движется».
— Как справиться с лавиной информации, которая обрушивается на человека на воле?
— Это должно быть очень медленно, чтобы не было повторных травм. У человека есть какие-то фантазии о жизни там, за стенами, это является частью его идентичности. Если на него свалится весь поток новостей, он должен опять оставить часть себя, которая была нужна для того, чтобы выжить. Можно заполнять этот пробел очень персонализированной информацией. Хорошо, если близкий человек возьмет на себя часть контактов с внешней реальностью, будет следить, чтобы не было перегрузки.
Страхи
Парадоксальный пример рассказал Илья. Парень не сидел месяцы в СИЗО или годы в тюрьме, но, выходя после третьих 15 суток на Окрестина (половину он пробыл один в камере), почувствовал себя некомфортно:
«Меня сильный колотун взял. Реально чувствовал, что хочу обратно. Потому что там как будто все понятно становится. Там ты понимаешь, что тебя ждет каждый день».
— При столкновении с сильными переживаниями любой человек может сначала использовать привычные способы справляться с ними. Например, творческие — рисовать, писать стихи. Использовать свои интеллектуальные способности — это убеждение. Поможет коммуникация, — комментирует специалист. — Если привычные способы не помогают, происходит то, что в психоаналитической традиции называется регресс. Человек откатывается к более ранним способам психического функционирования, детским, например. Если он имел благополучное психическое развитие, то откат в прошлое может давать опору внутри. Если у человека были сложности с психическим развитием, он сталкивается с тем, что переживал, когда был ребенком. Это самые сложные случаи, это приводит к дезадаптивному поведению и часто к развитию психических расстройств. Регрессия связана с желанием большей зависимости, чтобы были внешние структуры, которые давали бы безопасность.
В таком случае стоит самому создавать такие структуры. Банально: достаточный сон, структура дня, работа.
Но чаще страх связан с обратным — с возможностью снова оказаться в заключении.
«Пастаяннае адчуванне небяспекі ў Беларусі ўзрасло. Я сябе супакойваў тым, што, пакуль знаходжуся ў Беларусі, ад мяне нічога не залежыць, і ад таго, што будзеш пужацца, будзе горш толькі табе», — рассказывает Алесь.
А Евгений вспоминает даже о некоторой панике на свободе.
— Как можно ослабить страх?
— Важны близкие люди, которым можно доверять. Это не значит сгрузить на них всю ответственность. Просто это те, с кем можно поговорить или помолчать. А второе, что дает чувство безопасности, — иметь представление о ближайшем будущем: чего я все-таки хочу, как я могу самореализоваться? Это про пересмотр ценностей. Но предвосхищение будущего связано опять с прошлым. Без прошлого нет будущего.
Сложности с эмоциями
Евгений вспоминает:
«Первые дней 10-15 эмоций у меня никаких не было. Трудно было вернуться на свободу, потому что ты надолго в тюрьме замыкаешься в себе».
Кстати, по этой причине порой могут возникать недопонимания с близкими — когда освободившийся человек не может должным образом ответить на их радость от встречи.
— Насколько нормально, что ты не чувствуешь эмоций, и что с этим делать?
— Это защитная реакция. Но эмоции важно начать переживать, выражать, потому что сильные эмоции являются основой травмы. Я не знаю другого способа начать переживать эмоции, кроме как рассказывать. Это опять про близких людей — чтобы был рядом кто-то, кто готов слушать, кто не вторгается, не советует взять себя в руки — это здесь не работает. Может быть потребность рассказывать одно и то же по нескольку раз. Значит, так надо. С каждым разговором какой-то аспект эмоций выразился, — объясняет Сергей Попов. — Если мы создаем благоприятные условия, то психика начинает сама себя лечить, в нас все есть.
— Сложность еще и в том, что человек вышел не потому, что ситуация изменилась. Нужно со всем обществом вступить в фазу ответственности и репараций. Человек не может выразить свои чувства и призвать к ответственности и еще больше должен в себе их подавлять. Может усиливаться чувство бессмысленности, может вырасти, парадоксальным образом, чувство вины. Это известный факт, что люди, которые выжили в концлагере, в последующем испытывали огромное чувство не радости, а вины.
«Политическим» белорусам сегодня облегчает путь адаптации от заключения к обычной жизни солидарность и отсутствие стигматизации. Не случайна же фраза «не сидел — не белорус». Это работает на идентичность, которая крайне важна для психологического равновесия.
Помощь специалиста
Нашей героине Ольге она как раз понадобилась:
«У меня пошла деперсонализация и дереализация — тебе кажется, что все ненастоящее, как игрушечный мир какой-то. Плюс у меня был очень сильный бруксизм — мышечные спазмы. Из-за стресса постоянного все переходит в психосоматику. Я ночью просыпалась, а у меня зубы сводит. И когда панические атаки длительное время происходят, им уже не нужен триггер. У меня была полная апатия. Я поняла, что самостоятельно не смогу справиться. Многие начинают употреблять алкоголь, чтобы заглушить это состояние, но алкоголь усугубляет. Намного лучше прийти к специалисту».
Работа с профессионалом и лекарства ей помогли. Однако полной реабилитации нет, Ольга признается, она словно до сих пор сидит в СИЗО, вместе с ее друзьями и знакомыми. Нужно быть готовым к тому, что до тех пор, пока не изменится ситуация, человек так или иначе будет втянут в нее и будет испытывать ее травмирующее воздействие.
— Но есть ли какое-то время, после которого последствия заключения требуют помощи врача?
— Помощь психиатра или психотерапевта нужна, когда мы говорим, что процесс адаптации не идет хорошо или трансформируется в психическое расстройство: депрессивное, тревожное, нарушение сна, ПТСР, зависимость, например, алкогольная, или фобические состояния. Но в каждом расстройстве есть свои временные рамки. Если две недели стабильно плохое настроение, отсутствие энергии, удовольствия, нежелание что-то делать, мы говорим, что развивается депрессия. Если через полгода сохраняется тревога, флешбэки, человек становится раздражительным, как будто поменялся в характере, тогда можно подозревать хронический ПТСР. Лучше обратиться к специалисту, чтобы дифференцировать проблему.
Причем сам человек может не увидеть, что не справляется с переживаниями, но близкий заметит, когда что-то не так.
— К сожалению, психиатрия — сфера очень стигматизированная, — отмечает Сергей Попов. — На самом деле правильно подобранное лечение помогает. Антидепрессанты не «делают из человека овоща». Медикаментозное лечение призвано помочь человеку стать более устойчивым к его собственным тяжелым чувствам, чтобы он мог их прорабатывать, проживать, укладывать внутри себя, наделять смыслами, выражать. Основа терапии — психологическая работа.
Рекомендации
Наши герои поделились советами из собственного опыта, как быстрее вернуться к обычной жизни. Кстати, они отмечают, что прийти в себя помогало уже то, как держались на протяжении заключения — без чувств вины и сожаления.
«Первое, что помогает — загрузить себя заботами, работой. Это дает ощущение, что ты можешь что-то делать и сам распоряжаешься своим временем», — уверен Евгений.
Его жена Анна пользовалась таким приемом: когда о трех месяцах в СИЗО все уже было рассказано, а Евгений снова погружался в тему, она старалась переключать его мысли на что-то другое.
«Блізкія людзі заўсёды пыталі, ці зручна мне казаць пра зняволенне. Такая пільнасць, я лічу, важная», — отмечает Алесь.
Что делать, чтобы помочь своему родному человеку адаптироваться, и чего не делать — советует психотерапевт.
— Точно не быть вторгающимся и настойчивым. Иметь терпение ждать душевного возвращения. Но важно быть рядом, быть открытыми. И также не грузить собственными чувствами: а мне как было тут плохо… Лучше тоже с кем-то поговорить.
Вне возможности добиться справедливости и удовлетворить обиды часто человек злость и агрессию непроизвольно выплескивает на близких. Помните, не всегда стоит брать такие выпады на свой счет, по сути, в эти моменты близкие люди становятся живым контейнером для эмоций другого.
А вот какие рекомендации дал специалист тем, кто вышел из заключения:
— Дать себе время. Нужно понимать, что за всем этим много чувств и переживаний, важно внимание к этим переживаниям. И не бойтесь обращаться за помощью. Здесь очень важен другой человек — опасно изолироваться.
Если вам нужна психологическая помощь, вы можете обратиться сюда: необходимо зарегистрироваться на сайте и выбрать страну - Беларусь, или прислать свой запрос через Фейсбук.
Психологическая помощь: Как родным политзаключенных подготовиться к свиданию в месте лишения свободы
