"Я не мог представить, что, когда старший брат будет за решеткой, кому-то его надо будет заменить", — Николай Лабкович
Политзаключенный юрист "Весны" и координатор кампании "Правозащитники за свободные выборы" Владимир Лабкович находится за решеткой уже один год и полтора месяца. Столько же под стражей содержатся председатель и заместитель организации Алесь Беляцкий и Валентин Стефанович. Следствие по "делу Весны" в очередной раз продлено до октября. За год заключения у Владимира сильно ухудшилось здоровье, правозащитнику блокируют переписку и держат его в полной изоляции. На свободе его ждут 14-летняя дочь, 8-летние сыновья-близнецы, 69-летняя мама, жена, которая также является фигуранткой уголовного дела, а также брат с супругой. Николай Лабкович рассказал "Весне", как он узнал о задержании брата и его жены 14 июля прошлого года, как живет семья Владимира без него, с какими вызовами сталкивается и как можно помочь находящемуся в неволе правозащитнику и другим политзаключенным.
- Николай Лабкович
"У меня было ощущение, что они решили задержать всех"
По словам Николая Лабковича, он узнал о задержании брата и его жены из телеграм-канала "Весны". Брат правозащитника рассказал о том, что он пережил 14 июля 2021 года:
"Мы прочитали, что у Владимира, Валентина и Алеся проходят обыски. Мысли на тот момент были разные: от того, что и как делать, и до того, как спасти сразу всех.
Наша мама была на даче тогда и я звонил ей, когда она срочно возвращалась за детьми. Старшая дочь Уладзя Аделя забрала двух младших братьев и поехала на встречу с бабушкой. Через пару часов я звоню маме, а она говорит, что она в ДФР [Департаменте финансовых расследований]. У меня тогда было такое ощущение, что они решили задержать всех, чтобы максимально надавить на Уладзя и причинить вред всей семье. Я на тот момент думал, как вывезти детей, что делать с ними, как быстро податься на опеку. Я находился в другой стране и мне надо было подумать над разными путями и найти выход, чтобы детей не забрали в детский дом.
В течение двух недель, пока Нину не выпустили, у нас были разные мысли. Мы с женой на тот момент не планировали детей, но могло так произойти, что вдруг у нас появились бы трое и уже взрослых детей. Для нас с женой это был сложный этап в жизни. Ты понимаешь, что Нина сидит, Уладзь сидит, мама неизвестно где (потом выяснилось, что она ездила с передачей в ДФР). Вся ситуация была довольно сложной и напряженной".
«В интервью «Радио Свобода» в прошлом году правозащитники давали официальный сигнал, что "за нас взялись по полной"»
Нину выпустили на свободу после 10 суток в ИВС на Окрестина и СИЗО-1 на Володарского. Она остается в статусе обвиняемой по "делу Весны", но статьи, которые ей вменяются в вину, неизвестны.
"После того как выпустили Нину, мы вздохнули с облегчением, потому что поняли, что дети будут с мамой. Версии причин ее освобождения могут быть разные. Когда откроют архивы — мы узнаем об этом".
Брат правозащитника признается, что к задержанию Владимира семья не была готова, хотя и допускали такой вариант.
"Мне уже 31 год. Я видел всю жестокость режима в 2010 году. И когда тогда все нарастало, думаешь: «Ну а сколько еще можно, сколько эта гибкость и пластичность еще будет?» Оказалось, что она безгранична. Режим давит все, что можно. И это видно по задержаниям, которые сейчас происходят в Минске. Это натуральный концлагерь "Белоруссия" — по-другому уже и не скажешь. Это тотальный концлагерь, где люди должны ходить строем и где уже даже свободомыслие невозможно".
При этом, как отмечает Николай, вероятность того, что сам Владимир когда-нибудь может стать политзаключенным, он допускал:
"Я мог такое вообразить, но не мог представить то, что, когда старший брат будет за решеткой, кому-то его надо будет заменить. Это больше семейный вопрос и вопрос защиты прав человека, к сожалению, не в Беларуси".
- 2-летний Николай (слева) и 14-летний Владимир (справа) Лабковичи
"В интервью «Радио Свобода» в прошлом году, где Уладзь сказал, что, если их посадят, то появятся другие, кто будет защищать права человека, правозащитники давали официальный сигнал, что "за нас взялись по полной". Я допускал мысль задержания, но, может, по своей наивности думал, что кого-то они должны все-таки оставить. Но произошло так, что независимых правозащитных организаций в Беларуси не осталось вообще. А то, что сейчас существует под названием "Правовая защита", не имеет ничего общего с правозащитными организациями".
"Думаем, что после 14 июля там оставили прослушивающую аппаратуру"
Николай отмечает, что после задержания Владимира жизнь в их семье изменилась кардинально:
"У нас с мамой, когда я уехал заграницу, были ежедневные разговоры. Мы говорили про общие дела, дачу, Уладзя и детей. А после его задержания только разговоры нон-стопом о том, что письма не доходят, об ухудшении здоровья Уладзя, о том, как он тяжело переживает разлуку с детьми. Если раньше с Ниной было нормальное общение, то теперь постоянное ощущение 37-го года, потому что ты не знаешь, о чем можно говорить. Всегда первый вопрос ей: "А ты сейчас дома или нет?" Если не дома, то откладываешь разговор. Если дома, то возникают также вопросы, потому что думаем, что после 14 июля там оставили прослушивающую аппаратуру. Скорее всего, она была там даже раньше. Еще боишься и не знаешь, что можно спрашивать, чтобы эта тема не была такой чувствительной и больной для семьи. Я очень осторожно спрашиваю о некоторых вещах, чтобы не сделать еще больнее.
Мы с женой каждый день думали, каким образом можно помочь. Я взял в долг много денег, чтобы помочь в первое время матери".
"Очень сильная изоляция у Уладзя"
Николай рассказывает, что семья находится в постоянном напряжении, особенно когда Нину вызывают на допросы.
"Помню, как в декабре Нину после допроса повезли на обыск, и я думал, что это может закончиться тем, что ее снова задержат. Слава богу, ее не задержали".
По словам брата Владимира, у правозащитника все время заключения наблюдаются большие проблемы с перепиской:
"Из моих 14 писем дошли только три. До жены Уладзя, нашей мамы письма приходят тяп-ляп: с задержками, пронумерованные не так, например, после 71-го приходить 56-е, июньские письма пришли в августе, а июльские — после них. Зачем они так их разбивают — неизвестно. Есть знакомые, ни одно письмо которых не дошло. Непонятно, каким образом цензор отбирает эти письма. Очень сильная изоляция у Уладзя. Я понимаю, для чего это делается — надо создать максимальное давление на него. Уладзя в камере держат не с "политическими", не с соратниками, и этим создают впечатление, что у всех нормальная ситуация, а у него — нет".
"Сыновьям очень не хватает такого интеллектуального стержня от отца"
Трое детей Владимира Лабковича знают, что их отец находится за решеткой.
"Старшая дочь Аделя — ей 14 лет — знала об этом сразу, а младшие — им по 8 лет — узнали чуть позже. Они все очень сильно переживают. Детям не хватает простых разговоров с отцом, чтения его сказок, они очень привязаны к папе. У Уладзя была своя идея сказки для детей — это большая мешанина из наиболее известных мультиков и сказок для детей. Уладзь очень интересный собеседник, и сыновьям очень не хватает такого интеллектуального стержня от отца. Нина, безусловно, очень образованный и интеллектуальный человек, но раньше было проще с Уладзем поделиться и вдвоем говорить с детьми на разные темы. Нине теперь надо выступать и за мать, и за отца. И это очень сложно.
Дети очень тяжело переносили его День рождения — надо было писать письма и делать какие-то подарки. Им нравилось это и было интересно, но было видно, что они очень сильно переживают".
"За время заключения у него ухудшилось зрение на два-три пункта"
В заключении у Владимира заметно ухудшается здоровье.
"Уладзь не обращается к докторам в СИЗО, а пишет в письмах, что ему нужно. Из последнего он просил очки и лекарства от головной боли, потому что у него очень ухудшилось зрение и начались сильные головные боли от этого.
Перед задержанием у него уже ухудшалось зрение из-за того, что много работал за компьютером, напряженной зрительной активности и из-за того, что много читал книг. А теперь еще хуже стало. За время заключения у него ухудшилось зрение на два-три пункта, хотя сложно сказать, ведь никакого обследования не проводилось", — рассказывает брат правозащитника.
"Письма надо продолжать писать — что-то вдруг может дойти"
- Владимир Лабкович
Николай Лабкович советует продолжать писать письма за решетку, а также поддерживать родственников политзаключенных:
"Письма надо продолжать писать, несмотря ни на что, — что-то вдруг может дойти. Если письмо не доходит, то отправляйте его несколько раз, пока оно не дойдет до адресата. Весновцам можно присылать письма и бандерольки. Кроме помощи политзаключенным, надо помогать и родным политзаключенных, потому что они в очень сложном положении.
Вот у нашей 69-летней матери пенсия сейчас около 425 рублей — это такие деньги, на которые сейчас прожить даже одному человеку невозможно. Кроме того, что она сама себя пытается обеспечить хоть чем-то, она еще собирает посылки и бандероли для Уладзя".
Также Николай обратился к белорусам, которые остаются в Беларуси:
"Читайте и знайте свои гражданские права, вообще права человека, надо понимать, каким образом можно защитить самих себя. Заключенные весновцы сами говорили, что надо, чтобы на их место пришел кто-то другой. "Правовая защита" на их место пришла не для того, чтобы защищать, а чтобы создавать иллюзию, делать так называемый фиктивный демонстративный продукт".
Продолжайте писать правозащитникам в тюрьмы:
- СИЗО-1, 220030, г. Минск, ул. Володарского, 2 (Алесь Беляцкий, Валентин Стефанович, Владимир Лабкович, Марфа Рабкова, Андрей Чепюк)
- ИК № 4, 246035, г. Гомель, ул. Антошкина, 1А (Татьяна Ласица)
- ИК №3, 211322, Витебская область, г. п. Витьба (Леонид Судаленко)
"Правозащитник — не преступник": год за решеткой Алесь Беляцкий, Валентин Стефанович и Владимир Лабкович
