Узнать всю правду о пострадавших 25 марта невозможно

В редакции белорусских интернет-изданий (других независимых СМИ в Беларуси давно не существует) пришло письмо от сотрудницы республиканской больницы управления делами президента. Автор письма утверждает: один из участников демонстрации 25 марта в Минске умер от полученных травм вечером того же дня в приемном отделении этой больницы.

25 марта, когда внутренние войска атаковали колонну демонстрантов, в первые же минуты раздался чей-то истошный крик: «Человека убили!». Одного из неподвижно лежащих на земле тут же обошла шеренга спецназовцев и сомкнулась. Больше этого человека никто не видел. Кто он — неизвестно.

В тот день приемные отделения минских больниц, казалось, дали обет молчания или скорее подписку о неразглашении. Никаких сведений о поступивших людях они не предоставляли. Раньше избитого на демонстрации человека всегда можно было найти, обзвонив столичные больницы, — их не так много. 25 марта окна больничных справочных закрылись наглухо.

Правозащитники и журналисты искали пострадавших несколько дней подряд. В конце концов находили. Точно так же много дней родственники арестованных пытались найти своих пропавших: перед спецприемником-распределителем стояли люди с плакатами «ищу сына» или «пропала дочь». Спустя несколько дней, уже в судах, все же находили.

Но судьба нескольких избитых 25 марта демонстрантов неизвестна до сих пор. Единственное, что говорили в неформальных разговорах врачи, да еще и с просьбой об анонимности: «Если человек умер в приемном отделении до того, как его «определили», он в больничных списках зарегистрирован не будет». И вот спустя два месяца — новый, хотя и вновь анонимный, пришедший по электронной почте след. Стилистика автора сохраняется.

«Я, сотрудница Республиканской больницы Управления делами президента, являюсь свидетельством событий, происходивших 25 марта 2006 года. Тот день у многих наших сотрудниц останется в памяти. Раньше мы на оппозицию смотрели как бы со стороны, поскольку лично нас политика не затрагивала. Но 25 марта 2006 года мы стали свидетелями страшной трагедии.

Мне очень страшно, но больше молчать я не могу. Мне снится тот молодой человек, которого поздно вечером привезли люди в черной одежде. Как позже выяснилось, это были сотрудники какой-то спецслужбы. Они нас сразу же предупредили, чтобы мы никому ничего не говорили, что сюда доставили пострадавшего с улицы, где произошло столкновение между силами правопорядка и демонстрантами. Они хотели, чтобы врачи провели срочно операцию по спасению этого парня.

Я не знаю его фамилии, но могу указать его приметы. Вот как он выглядел: на вид ему 22—25 лет, высокого роста — около двух метров (185—190 см), он был одет в черную куртку, черные брюки. В нашу больницу он был доставлен из 3-й городской больницы без сознания, с телесными повреждениями в области головы и грудной клетки. Однако было поздно. Парень скончался, не приходя в сознание.

Люди в черном с кем-то долго по телефону общались, советовались, спрашивали: «Что делать с трупом и куда его вести?». Не ставя нас в известность, положили парня на те носилки, на которых его привезли, и унесли тело с собою. Чисто случайно один наш сотрудник подслушал разговор, как один из них сообщил по рации, что труп надо везти в крематорий в Новинки. (Новинки — поселок под Минском, где находится Северное кладбище и крематорий. — И.Х.)

Мы были в шоке. Но все боялись сообщить в правоохранительные органы. У нас не было доказательств, как и сейчас. Но я где-то слышала, что пропало три человека в тот день, которые принимали участие в демонстрации. Может, это один из них был в нашем учреждении?

Я не знаю, установлена ли судьба тех людей, но своим долгом считаю сообщить эту информацию людям через средства массовой информации. Может, каким-то образом кто-нибудь заставит моих коллег больше сказать, кто был тем парнем и из каких правоохранительных органов были те люди, которые увезли мертвого парня, а также ответить на главные вопросы: где тело того парня находится? Как захоронен он? Знают ли его родственники? Разве можно молчать, ведь это происходит в мирное время, почему мы такие трусливые.

Я не могу выступить свидетелем по делу, поскольку боюсь расправы от тех людей в черном, и не уверена в том, что государство меня сможет защитить от тех людей. Может, мое письмо немного и сумбурно написано, но больше носить в себе эту информацию не могу, поскольку перед моими глазами постоянно присутствует лицо умирающего парня.

Сотрудница Республиканской больницы Управления делами президента Республики Беларусь».

Я не знаю, является ли это письмо правдой. Не знаю, является ли оно очередной «дезой». Знаю только, что во всех минских больницах в тот день, 25 марта, персонал заставили молчать.

И еще я помню, как почти десять лет назад моего избитого отца «cкорая» привезла из милиции в больницу. Потом справочное бюро сообщало, что он перевезен в другую. Оказалось, врачи приемного отделения сделали это специально: «Если бы менты за ним вернулись, то получили бы официальную информацию, что он в другой больнице. Вот пусть бы и искали его там». Врачи тогда просто спрятали моего отца, но нам, родственникам, дали верную информацию, и нам не пришлось обзванивать ночью все городские больницы.

Но за десять лет в Беларуси изменилось слишком многое. Беспредельное хамство власти и полная девальвация человеческой жизни породили такой же беспредельный страх. Но страх — штука парадоксальная. В какой-то момент до смерти запуганный человек становится настолько омерзителен сам себе, что в одно мгновение перешагивает через этот страх.

Ирина Халип, «Новая газета» (Россия)