Правозащитный ген Саши Кулаевой. Часть 2 Фото
Правозащитный центр “Весна” встретился с известной правозащитницей Сашей Кулаевой, которая 16 лет своей жизни посвятила работе со странами Восточной Европы и Центральной Азии в Международной федерации за права человека. Мы узнали, как начинался путь Саши Кулаевой в борьбе за права человека в российском "Мемориале". Как она оказалась в FIDH в Париже? Почему арест Алеся Беляцкого очень подкосил международную правозащитницу? Читайте во второй части интервью.
«В моем случае «Мемориал» – способ жизни, нечто гораздо большее, чем принадлежность»
— Моя основательная правозащитная деятельность началась с петербуржгского «Мемориала», который основали знакомые и друзья нашего дома. Мы семьей в это время уже переехали из Москвы в Петербург. Активную роль в первоначальной работе «Мемориала» играла моя мама. Первые мемориальские встречи проходили под Питером в поселке Репино. Люди останавливались в нашем доме по дороге туда и обратно. Мы с сестрой всегда были на подхвате. Правда, сестра Стефания в большей мере помогала этому процессу, потому что была постарше.
Знаете, я не могу назвать конкретный день, когда я оказалась в «Мемориале». Я была его членом практически с момента создания организации. В моем случае «Мемориал» – способ жизни, нечто гораздо большее, чем принадлежность. Все московские и питерские мемориальцы нам были очень хорошо знакомы. Потом мы быстро разработали свои программы. Нас интересовало, конечно, прошлое, но при этом большее внимание уделяли тому, что сейчас происходит в обществе. Для нас это было важно, потому что мы были дети репрессированных, но в первую очередь — дети этого времени.
«Наша борьба была на грани правозащиты и противостояния фашизму»
— Тогда на большом росте в России были крайние правые движения. По улицам маршировали «баркашовцы» со свастикой на рукавах. Наша команда стала работать по истории фашизма, и думать о лучших путях противостояния этой идеологии. Мы проводили молодежные уличные акции, пикеты. Наша борьба не была антифашистским движением в современном его понимании, это было на грани правозащиты и противостояния фашизму. Но при этом ничего другого у нас тогда не было. Мы стали издавать толстую антифашистскую газету. Мы совершенно бесплатно ее печатали и распространяли по всей стране по почте. Просуществовала газета довольно долго. Время от времени на улицах случались довольно напряженные перепалки с противоположным идеологическим лагерем.
Позже начали организовывать семинары на волонтерских началах. Потом создавали мемориальскую антифашистскую библиотеку. Активисты начали выходить на улицы и поднимать темы, которые, как оказалось, были табуированными. Общество, которое готово было говорить о жертвах сталинизма, не было готово признать, что и сейчас у нас дискриминируются, например, представители народа рома (цыган, как называют их часто в наших широтах).
Помимо этого, новые вызовы нам посылала чеченская война. Постепенно мы отделились от основного исторического мемориальского костяка, и стали заниматься этими актуальными вопросами. Похожие процессы прошли в московском «Мемориале», где правозащитный центр тоже отделился от исторической части. Были созданы общества репрессированных, и тех, кто занимались нарушениями прав человека в современной России. Хотя все мы были соратниками и единомышленниками, но по каким-то вопросам, как оказалось, стало проще работать по отдельности.
«Но, как говорится, ген уже был подпорчен: всю свою жизнь я занимаюсь защитой прав человека»
— Когда я вышла замуж за француза, коллегу по мероприятиям гражданского общества, то переехала во Францию, где и живу последние 20 лет. Но, как говорится, ген уже был подпорчен: всю свою жизнь я занимаюсь защитой прав человека. Работая в «Мемориале» в России, я много слышала про Международную федерацию за права человека (FIDH), которая посылала исследовательские миссии в Чечню, Ингушетию, Кавказ. Поэтому, когда я оказалась во Франции, я логически пошла в Федерацию, где мне довольно быстро предложили должность.
Последние 16 лет я работала там, а последние десять лет до 1 июня этого года я руководила отделом Восточной Европы и Центральной Азии FIDH. Сначала этот отдел занимался защитой прав человека во всех Восточно-Европейских странах. Когда Прибалтика вошла в Евросоюз, то ее страны перешли в другой отдел Федерации, как и Чехия и некоторые балканские страны. Мой отдел в результате сузился, и мы работали со странами постсоветского пространства, в том числе с Беларусью, конечно.
Основной характеристикой FIDH, как следует из ее названия, является федеративный аспект, работа с членскими организациями. В Беларуси такой организацией является правозащитный центр «Весна». При этом мы работаем и с другими правозащитными организациями по каким-то отдельным проектам. Федерация тесно сотрудничает с международными механизмами ООН, ОБСЕ, Советом Европы. Соответственно люди, которые представляют FIDH в этих организациях, тонко понимают их механизмы. Они всегда нам сообщали о рассмотрении какого-либо очередного доклада или возможностях повлиять на какую-то ситуацию.
«Для меня эмоционально сильным было начало работы по трудовым правам в Беларуси»
— Основная наша работа – это всё-таки ездить на места, проводить исследовательские и наблюдательские миссии. Скрупулёзно и независимо всё это документировать, чтобы потом эти материалы продвигать через те механизмы, которые нам доступны с помощью отдела адвокации. Иногда приходилось подправлять нашу деятельность и вводить какие-то новые аспекты. Например, начали работу по социально-экономическому направлению, которым мы в Беларуси до этого не занимались. FIDH совместно с «Весной» сделали большое исследование про принудительный труд в Беларуси, который включает в себя субботники, ЛТП, распределение студентов, работу военнослужащих и т.д. Также изучали вопросы деятельности профсоюзов, рабочих прав, что вывело нас на работу с МОТ, с которой до этого мы не работали по Беларуси.
Для меня эмоционально сильным было начало работы по трудовым правам в Беларуси. Например, мы с коллегами ездили в ЛТП, чтобы понять изнутри сложившуюся ситуацию. В этом плане открылась нечеловеческая сторона страны, которая называет себя последним социалистическим уголком Европы. В ходе встреч с людьми совсем другого сектора, простыми рабочими из разных региональных городов, мы поняли, как далеко заходит беззаконие. Все попытки на заводах создать независимые профсоюзы были подавлены. Члены семей активистов-профсоюзников подвергались преследованиям, даже их дети.
Помню, когда ездили в Лунинецкий район на завод «Гранит», мы узнали, как там было разогнано независимое профсоюзное движение. Организованная защита какого-то врожденного чувства собственного достоинства этих людей оставила на мне неизгладимое впечатление.
Коррекция рода деятельности FIDH идет постоянно, и зависит от актуальной политики, от каких-то новых вызовов. Иногда силы и возможности появляются на разбор той или иной проблемы позже, как это было, например, с исследованием по практике превентивных арестов, по которым мы тоже выпустили интересное исследование. В зависимости от повестки международных организаций, мы старались работать максимально коалиционно с разными правозащитными организациями Беларуси, например, Беларуским Хельсинским комитетом, Комитетом помощи репрессированным «Салідарнасць», ЛГТБ-организациями, профсоюзами, женскими организациями и т.д.
«Нам нужно было бороться 24 часа в сутки за освобождение Алеся Беляцкого»
— Очень близко я приняла ситуацию с арестом Алеся Беляцкого в 2011 году, поскольку это уже тогда был наш близкий коллега и друг. Он не только глава членской организации "Весны", в то время он также был вице-президентом Федерации, моим шефом, так сказать. Мы вместе ездили в Тунис, Египет, Кыргызстан, Грузию, Россию, развивали деятельность Федерации в нашем регионе. Его арест подкосил нас очень сильно, и в то же время парадоксально, придал какое-то новое дыхание, дал новые силы. Нам нужно было бороться 24 часа в сутки за освобождение Алеся Беляцкого. Это был вызов нам всем.
Тогда создавался мандат специального докладчика по Беларуси ООН, и мы считали это необходимой мерой. Более глобально создавался ряд других механизмов по защите прав правозащитников. Нам надо было заставить прозвучать дело Алеся Беляцкого как можно громче. Для того, чтобы наш голос был услышан, мы, как всегда, сочетали адвокацию с мобилизацией общественного мнения (демонстрации, пикеты, работа с прессой). Мы много поддерживали белорусских правозащитников, что помогло, я думаю, их организациям выживать в какие-то сложные моменты существования. Думаю, что Федерация на самом деле сыграла важную роль в международной компании по освобождению Алеся Беляцкого. По всему миру люди боролись за его освобождение. Мы старались играть на всех возможных шахматных досках. Однако нельзя сказать, что досрочное освобождение был такой уж большой успех, потому что три года в тюрьме никто отменить не может.
Я думаю, что международная солидарность — это одна из самых основных сторон федеративной деятельности. Когда над Алесем был суд, то на его не смог попасть никто из международных наблюдателей, потому что не давали визы. Даже нобелевская лауреатка Ширин Эбади подавала от нас документы на визу, но всем отказали по каким-то надуманным причинам. Но благодаря тому, что Федерация — международная организация со своими членскими организациями во всех регионах, не было ни одного заседания, где не было бы нашего наблюдателя. Я и сама смогла присутствовать на судебных заседаниях. Думаю, что постоянное чувство локтя и поддержки Алесем чувствовалось.
Продолжение будет.