"Я поломал планы Лукашенко"

Мы решили встретить Александра у него дома. Пока тот торопился с пресс-конференций и встреч, дочь Юля запекала отцу огромного карпа в дорогу, зная, что если папа не успеет съесть рыбу по дороге, никто ее в колонию не пропустит.

Глава семьи опаздывал, а его квартира наполнялась все новыми людьми. Сюда пришли его родные, родственники и друзья.

Александр Козулин появился дома за 45 минут до отъезда и сразу же переоделся в “тюремную форму” — чтобы уже быть спокойным.

-- Александр Владиславович, эти три дня дома Вы вели себя не так, как от Вас ожидали…

-- Когда уже приехал сюда, когда прошли похороны, когда священная обязанность перед моей женой была исполнена, я окунулся в атмосферу всеобщей человеческой любви, печали и сострадания всего белорусского народа.

Я не мог найти региона, из которого люди не приехали. Меня все это переполнило. И возвратилось мое настоящее начало, моя настоящая суть, та, которая была всегда.

Тысячи людей ко мне подходили и просили не голодать больше. Говорили, что я нужен людям, стране. И во мне проснулось какое-то другое чувство, ощущение глубинной ответственности за людей. И я уже не волен сам распоряжаться своей жизнью.

Ранее я говорил, что если люди хотят, чтобы я был жив, они должны что-то для этого сделать. Теперь я могу сказать, что никто ничего не должен делать. Это я уже людям обязан. Я жил благодаря им. Если прочитать письма, которые мне писали, то можно плакать. Писали дети и писал 86-летний человек.

И, конечно, пришло это состояние, что я не могу уподобиться сегодняшней власти. Тем более в это смертельное время. Потому что ее главный инструмент – это насилие, причем жестокое насилие. Смерть раскрыла мне глаза на то, что все подошло к той опасной черте, за которой хаос, разрушение и “беспредел”. И из которой потом не выбраться никогда.

-- Власти как-то среагировали на Ваше непредсказуемое предложение примириться?

-- До сих пор на мое поведение никто со стороны власти никак не отреагировал — мне кажется, они растеряны, им надо прийти в себя.

Я всегда отличался своей непредсказуемостью. Так было и в 2006 году, когда профессор превратился в морпеха, и тогда никто не мог понять, почему так произошло. Но я всегда действую в соответствии с ситуацией, в которой нахожусь.

В 2006 году моя внутренняя основа была та же самая, и я также предлагал властям серьезный компромисс и диалог. Но компромисс – это движение навстречу с обеих сторон, а не диктат со стороны силы. Стал очевиден диктат силы, а силе я не подчиняюсь никогда.

-- А оппозиционные активисты как-то отреагировали?

-- Надо отметить, что я встретился со всеми основными демократическими лидерами, сделал им точные предложения, и, судя по всему, эти предложения будут поддержаны.

-- На похоронах Ирины среди прочих присутствовал Владимир Мацкевич (бывший председатель КГБ. - ЕРБ). В связи с этим хочется спросить, кто из Ваших бывших коллег по государственной работе проявил себя в тяжелой ситуации, в которой очутилась Ваша семья, достойно?

-- Мацкевич – крестный отец моей младшей дочери Юлии, и он никогда от этого не отказывался. А поддержку высказывало ничтожное количество бывших сослуживцев, и я не стану называть их фамилий, чтобы не повредить им.

-- Ну это хоть что-то… А были те, кто повел себя вопреки Вашим ожиданиям, недостойно?

-- У нашей семьи и у меня лично был очень близкий друг Жук Александр Иванович, сегодня он заместитель министра образования. Вот ни он, ни его жена, ни их дочь даже не высказали нам соболезнование.

Но перед лицом смерти все равны, и как ты делаешь сам, так и судьба повернется к тебе. Его предательство — а сегодня я могу это так назвать абсолютно точно — носит не временный характер.

-- В первый день вы говорили очень резкие вещи, например, что подадите в суд на Лукашенко. Теперь вы говорите, что простили его. Что заставило вас так переосмыслить свою позицию?

-- Знаете, я по натуре воин… И я всегда привык идти вперед до конца. Но воин — это не воитель, воин — это защитник. Смерть моей жены просто взорвала меня всего. А как это произошло? Это произошло просто по-скотски, мягко говоря. Ведь растоптано все, что можно было растоптать, даже святыня.

-- То есть вы выходили с этим ощущением скотства?

-- Конечно. Когда я посмотрел выступление Лукашенко по телевидению о моей жене, о моем ответе, то я сначала просто окаменел. А потом ужаснулся. До какой низости может дойти и дошел этот человек, и до какой глубины морального падения можно опуститься. Ведь оттуда же можно не вернуться назад. И этот человек управляет нашей страной. Конечно, нормальная реакция смертного была. Ладно еще издеваться над живыми, но над мертвыми…

-- Сегодня вы сказали, что прощаете…

-- Конечно. Я сейчас описывал вам свое состояние, которое было на тот момент. Ведь это было не по-человечески.

Он взялся лечить мою жену в 2005 году в Германии, лично курировать это, посол Германии занимался этим лично. А в конце Германия нам отказала в лечении. Мы утратили девять месяцев самого ценного времени.

Я тогда думал, что в нем проснулось что-то человеческое. Он сказал тогда, сообщил через Коноплева, что война войной, но жизнь наших близких нам дороже. И я подумал, что вот оно, светлое начало, которое в человеке пробудилось. И я был очень благодарен этому, конечно.

Но не было проведено даже полное обследование, не был поставлен диагноз моей жене, не были даны методы лечения… Что нам было делать? Потом президентская кампания, выборы, я в тюрьме… Жена бросила все мне на защиту. Но если бы в 2005 году сделать все…

-- Расскажите еще раз, пожалуйста, что стояло за этим выступлением Лукашенко по телевидению?

-- Ярость. Слепая ярость и злоба. Я в очередной раз поломал его планы и спутал ему карты. Ведь у него была хорошая картинка: Козулина нет в стране, он в Германии. Мне предлагали, если кратко, все земные блага, но в Германии.

-- Это было, когда вы были в тюрьме?

-- Да.

-- Это исходило от администрации тюрьмы?

-- Нет. Это исходила от него лично. Через очень серьезных посредников.

-- Давно было это предложение?

-- За неделю до выступления. Или за 10 дней до выступления. И, как вы понимаете, лечить мою жену в Германии уже не было никакого смысла. И мне ничего вообще не предлагали в отношении лечения. Мне предлагали ласковое море, ласковое солнце… В любом месте, на какое мы захотим время.

А в каком качестве я был бы туда вывезен? Меня посадили незаконно по личным указаниям Лукашенко. И предлагалось уехать в Германию незаконно. То есть, меня берут, садят в машину, приводят к трапу самолета. И там уже меня ждет моя семья. И отлетаем. С паспортом, все как следует. В каком качестве я туда лечу? Осужденного?

-- И что обещали потом?

-- Мне потом обещали, что через полгода где-то выйдет амнистия… Я попаду под эту амнистию и смогу возвратиться в страну. Условием было то, чтобы полгода меня не было в стране.

Зная хорошо Александра Григорьевича, если бы у нас отношения с Евросоюзом и Америкой не получили того продолжения, какого он хочет, то он бы сказал: “Ну, видимо, по Козулину амнистии быть не может”. И в каком качестве я должен был бы возвращаться?

Фактически, это была бы депортация. Надо называть вещи своими именами. Конечно, моя жена, как любая женщина, поняла бы. В принципе, все в колонии сказали, что никто от этого никогда в жизни не отказался бы. А тут – точный и ясный отказ.

-- Почему?

-- Я потом уже, когда беседовал с теми, кто мне это предлагал, сказал им: вы уж определитесь — я объект для торговли или субъект для политической международной деятельности. Если я объект, то все отпадает. Если субъект, то давайте решать вопросы серьезно. Потому что вопрос не только об освобождении Козулина. Потому что сейчас у нас есть Сдвижков, Ким.

Плюс, мы же должны понимать, что это не только освобождение политзаключенных, это же и вопрос, будет ли мораторий на продолжение репрессий. Ну, выпустят нас сегодня, а еще человек 20 “запакуют” завтра. Это что будет? Решение вопроса? Поэтому естественно, что через те моральные принципы и каноны я переступить не смогу. И жена моя это поняла. Вы, наверное, знаете о ее последнем письме. Ира поднялась просто очень сильно.

А когда мне про смерть сказали, я там чуть колонию не разнес. Думаю, зная мой характер, вы представляете, какими были мои действия.

В это время Козулину показали на часы. 17.00. Если через три часа он не возвратится в тюрьму… На дорогу до Витебска осталось 3 часа.

-- Последний вопрос. Через три часа вы возвращаетесь в тюрьму. Что, вы думаете, будет по-другому?

-- Я со смирением приму то, что мне приготовила судьба. Я вручил себя в руки Владыки и с покорностью приму все, что Им для меня уготовано.

-- То есть Вы не будете больше голодать…

-- Я даже не буду нарушать режим.

P.S. Машина с Александром Козулиным успела в колонию за минуту до назначенного срока, несмотря на то, что их дважды останавливали по дороге. Его ждала торжественная встреча — руководство колонии, ГАИ…

Тюремные ворота открылись и захлопнулись за бывшим кандидатом в президенты.

“Встретимся на свободе”, — последнее, что услышали друзья, когда Козулина уводили.