Александр Козулин: «Главное, что я смогу исполнить последнюю волю Ирины»

Первое интервью на свободе политзаключенный Александр Козулин дал пресс-центру Хартии’97. Александр Козулин был освобожден сегодня в 1 час ночи на трое суток для участия в похоронах жены, скончавшейся 23 февраля. Сегодня в Минске пройдет прощание с Ириной Козулиной. «Сейчас самое главное, что я смогу исполнить последнюю волю моей любимой Ирины – проводить ее в последний путь», -- говорит Александр Козулин.

-- Александр Владиславович, примите, прежде всего, наши глубокие соболезнования. Каким образом Вас освободили из колонии? Сам начальник привез Вас домой на машине…

-- Спасибо огромное. Ну, я еще не совсем на свободе. Меня освободили на три дня, чтобы проститься с женой. Как только я узнал о смерти Ирины, я сразу объявил голодовку и заявил, что с 26 февраля начну сухую голодовку. Что такое сухая голодовка, вы представляете… Сегодня я достаточно в жесткой манере требовал, чтобы мне, во-первых, дали позвонить дочерям и дали похоронить Ирину. Я говорил, что это изощренное издевательство надо мной и над моей семьей. Двое суток, как умерла моя жена, а никто не шевелится. Потом был жесткий разговор с начальником Департамента исполнения наказаний по Витебской области, он пытался рассказывать мне какие-то сказки, которым я не верил. Но в 20.45 ко мне пришли и сказали, чтобы я собирал вещи и ехал домой. Сейчас самое главное, я смогу исполнить последнюю волю моей любимой Ирины – проводить ее в последний путь.

-- Александр Владиславович, когда пройдут панихида и похороны? Проститься с Ириной Ивановной хотят многие белорусы…

-- Скорее всего, панихида будет сегодня, в Красном костеле. Ориентировочно в 20.00. Похороны должны пройти в среду. Нужно уточнить все технические детали, поэтому буквально утром мы сможем сказать все совершенно точно.

-- Вы предполагаете, что Лукашенко лично дал указание Вас освободить?

-- Как садили меня по его личному указанию, так и освободили тоже по его указанию. Любой другой на его месте освободил бы меня по амнистии, ведь я отсидел треть срока. Не было никаких проблем, сохраняя лицо, меня освободить. Тем более, зная, в каком состоянии находится моя жена. Как вы понимаете, Ирине, в первую очередь, нужно было, чтобы муж был рядом. И тогда это было бы по-человечески. Но он сделал все, чтобы унизить меня, как можно больше.

-- Вы рассчитываете, что Вас освободят окончательно? Ведь на Вашем немедленном и безусловном освобождении настаивают США и Евросоюз. Ваше освобождение – первый шаг к началу нормализации отношений официального Минска с Европой.

-- Мне всегда было важно знать: я объект торга или субъект политической деятельности? Хватит уже Лукашенко давить на свой народ. Пора садиться за стол переговоров и решать будущее своей страны. И решать это серьезно. Совершенно очевидно, что Лукашенко от этого уже никуда не деться, а он боится Козулина, делает все возможное, чтобы держать его в тюрьме.

-- То есть Вы готовы сесть за стол переговоров с Лукашенко?

-- Даже после того, как я перенес столько унижений и оскорблений с его стороны, я готов сесть за стол переговоров. Хотя, как вы понимаете, после его выступления по телевидению по поводу моей жены, я был очень оскорблен. Я посмотрел это выступление дважды – по ОНТ и СТВ и просто окаменел… А потом ужаснулся от того, до какой низости может дойти человек, до такой глубины морально-нравственного падения. Увидел выжженное поле бездуховности, абсолютное бездушие. Вы хорошо понимаете, что при раке четвертой степени, любое нервное потрясение ведет к тому,… к чему привело. Нельзя говорить, что Лукашенко убил мою жену, но он сделал так, чтобы это случилось.

Но даже в этой ситуации, перед светлой памятью моей жены, которая умерла, защищая свою честь, защищая свой народ, и, борясь за мужа, за страну, я готов подняться над личным. И я советую ему это сделать, ведь он может наворотить таких дел, от которых будет очень больно всем. Речь же идет даже не о благополучии моей семьи. Сегодня ведь плохо не только в моей семье, плохо в каждой семье белорусов. Поэтому решать вопросы надо более серьезно и более основательно, чем пытаются наши власти.

-- Александр Владиславович, как Вы пережили эти два года в колонии?

-- Приходилось жить в постоянной борьбе. Одни относились ко мне как к бывшему кандидату в президенты, другие – как к будущему. Меня в колонии все называют президентом. Руководство колонии, как вы понимаете, выполняет приказы и, естественно, отношение руководства ко мне было достаточно жестким, бывало, даже жестоким. Тюрьма есть тюрьма. Например, меня лишили краткосрочного свидания с женой и с близкими только за то, что я лег спать. После выхода из голодовки, у меня был очень сильно ослаблен организм. Если я не спал, то просто падал. Я мог, сидя на стуле, заснуть. Я, конечно, понимаю, что им отдают приказы, но есть же что-то человеческое. Много можно рассказать, но всегда надо себя ставить на место людей, которые находятся в шкуре тех, кто выполняет приказы. Мы же не знаем, какие приказы им дают, и с какой жесткостью с них спрашивают, поэтому их тоже надо понимать.

-- Вы героически выдержали длительную голодовку -- 53 дня, и добились невозможного -- поднятия белорусского вопроса в Совбезе ООН. Как это отразилось на Вашем здоровье?

-- Было очень плохо. Я не ожидал, что выход из голодовки будет таким мучительным, долгим. Но, как мне потом объяснили, я дошел до предела. У меня вес падал каждый день, а в последние дни остановился на рубеже 63 килограмма. Я потерял 30 процентов своего веса, а после этого начинаются необратимые процессы… Соединенные Штаты Америки, которые подняли белорусский вопрос в Совбезе ООН, спасли мне жизнь.

Я ни на секунду не жалел и не жалею о том, что сделал. Если ты бьешься не за себя, а за нечто большее, ты о себе не думаешь. И тогда неважно, что с тобой будет. Если есть Господь и провидение, значит так должно быть. И если ты нужен своей стране и своему народу – значит, будешь жить. Поэтому, если ты готов идти до конца и жертвовать всем, только тогда, на пределе человеческих возможностей, можно чего-то добиваться. Мы живем в такой стране, что все время пытаемся себя оправдать, боимся, что потеряем работу, должность, какие-то привилегии, материальные блага, но при этом забываем, что теряем самое главное – свою душу, свою совесть.

-- Александр Владиславович, после того, как вы пошли против режима, вы пожертвовали очень многим. Вы не жалеете об этом шаге?

-- Я могу вам сказать, что у меня просто не было другого выхода. Я много раз объяснял людям, что надо действовать сообща, вместе и не думать о том, какую должность кто займет, не думать о том, как лучше выглядеть. Меня это не интересовало. Меня интересовал только результат. Думаю, что какого-то результата я все-таки добился.

-- Все эти два года белорусы и весь мир боролись и будут бороться за Ваше полное освобождение. Что бы Вы хотели сказать людям?

-- Я получал огромное количество писем из Беларуси и со всего мира. Рекордом у меня было 240 писем в день. Письма из Беларуси особенные. Когда люди их пишут, когда затрагивает их внутреннее, когда у них зажигаются сердца, теплый огонек светлого их существа, это дает надежду, что люди начинают осознавать, в какой стране мы живем, и что мы должны сделать, чтобы добиться результата.