Правозащитник Леонид Судаленко: "Ради помощи людям пожертвовал своей свободой"
Сегодня, 21 июля, из витебской колонии № 3 освободился правозащитник "Вясны" из Гомеля Леонид Судаленко, полностью отбыв срок. За решеткой его содержали два с половиной года. Сразу после освобождения он дал эксклюзивное интервью "Народной Воле" — "Вясна" перепечатывает его.
- Леонид Судаленко сразу после освобождения из "Витьбы". Фото из соцсетей правозащитника
— Сегодня освободили примерно в 9 часов утра, — говорит Леонид Судаленко. — В 5 часов был подъем, в 5:30 завтрак принесли — чай, хлеб, кашу... Но надо отметить, что последние девять дней я находился в ШИЗО и освобождался именно из штрафного изолятора.
— За что туда попали?
— За то, что в спортивную форму несвоевременно переоделся. Например, на стадион нужно идти в 14:00, а я в 13:30 находился в бараке в спортивной форме. Интересно, что дали именно девять суток, под освобождение, поэтому полагаю, что сделали так специально. В тех местах, где я был, повесить нарушение на человека достаточно просто.
— Последние дни перед освобождением были для вас волнующими?
— Это были такие дни, что я сидел в сыром подвале, на свежий воздух меня не выводили. Только трехразовое питание приносили — и все. А так девять суток спал на полу, без белья, без ничего. Сначала под голову подкладывал бумагу для туалета, а затем и она закончилась. Тогда уже приходилось под голову кулак подкладывать. Вот такие "волнующие" дни были перед моим освобождением.
— Что для вас было самым сложным во время пребывания в неволе?
— Самое сложное — это отсутствие информации. Это верно. И, считаю, не только для меня, но и для многих других заключенных. Кстати, за решеткой я встретил очень много людей, которые готовы пожертвовать собой ради своих убеждений. Это помогало и поддерживало.
— С другими заключенными вы могли разговаривать, или вас изолировали?
— Я жил в бараке, и у меня не было такой изоляции, как у того же Максима Знака, который также отбывает наказание в колонии "Витьба".
— К тюремной еде со временем привыкли?
Со временем привыкаешь ко всему. Когда лучше кормили, когда хуже, но кушать можно. Одним словом, в колонии питание помогает человеку выжить, даже если он не получает передачи с воли.
— Была информация, что в колонии вы работали на деревообработке…
— Половину срока и в самом деле был занят на деревообработке разнорабочим, а затем меня перевели в цех разборки металла. Разбирали провода, чтобы достать оттуда цветные металлы: медь, свинец, алюминий. До последнего дня был занят на этой работе.
— Какие-то деньги за работу платили?
— Ни за копейку не расписывался. Мне поступали деньги на личный счет только от моей семьи, от других было нельзя. А вот когда находился в СИЗО, меня поддерживали денежными переводами очень много людей.
— Местную библиотеку в колонии, наверное, посещали?
— В колонии неплохая библиотека, каждый четверг можно было менять книги. Кстати, очень много узников читают в свободное время, некоторые занимаются спортом. Впрочем, та литература, что есть в библиотеке колонии, меня не интересовала. В первую очередь меня интересовала юридическая литература. Я просил, чтобы мне присылали постановления пленумов Верховного Суда, изменения в Уголовный кодекс... И присылали. Одним словом, мое свободное время было полностью занято. Я или читал, или писал, или занимался спортом.
— Была возможность для спортивных занятий?
— Главное, чтобы у человека было желание. Я, например, каждый день проходил не менее 5-6 километров, занимался на стадионе.
— Где вам было сложнее: в СИЗО или в колонии?
— Однозначно скажу, что в колонии лучше, так как здесь есть определенная свобода. Ты видишь небо, можешь дышать свежим воздухом, чего не было в гомельском следственном изоляторе. В СИЗО Гомеля, где я был больше года, в камере было двенадцать человек. И кроме меня, все курили сигареты. Кто-то просыпается в 6 часов утра, и сразу выкуривает три сигареты подряд. Для меня это было просто пытка и катастрофа. Я даже просил администрацию изолятора, чтобы меня перевели в камеру, где не курят.
— Не пошли навстречу?
— Мне ответили так: "У нас нет VIP-камер". В итоге я был вынужден курить принудительно, можно сказать, по десять пачек сигарет в день. Каждый заключенный выкуривал только свою пачку, а я – все вместе. Я же дышал этим воздухом. И это было самое худшее для меня в СИЗО.
Хотя есть в следственном изоляторе и определенные плюсы. Семья регулярно могла мне передавать свежее питание, письма хорошо доходили. Я вел активную переписку, в день получал от 10 до 15 писем даже от незнакомых людей. Вот это был плюс!
А в колонии были свежий воздух и голубое небо, запрет на курение сигарет в бараке, но не было информации и переписки. Письма доходили только от семьи. В СИЗО получил около тысячи открыток, а в колонии не было ни одного письма от других людей. Одним словом, в информационном плане была определенная блокада.
Можно было каждый день смотреть телевидение, но только те каналы, которые включала администрация.
— Если вернуться к вашему задержанию и приговору, стало ли это для вас неожиданностью? Или внутренне были подготовлены к худшему?
— Первые дни после задержания я находился в шоковом состоянии. Меня задержали, когда я выходил из подъезда собственного дома, положили лицом в снег.
Уже после в изоляторе понемногу начал приходить в себя и понимать, что приговор мне, наверное, будет максимальный – три года заключения (сейчас, кстати, по этой же статье максимально дают уже четыре года). Так оно и получилось.
Но если сравнивать с сегодняшним днем, то я вижу, что получил не самый большой срок. Уже в лагере видел, какие большие приговоры сейчас выносятся людям — за какие-то лайки, комментарии или перепосты в социальных сетях.
Так что можно сказать, что мне в некотором смысле "повезло", что я был в первых рядах осужденных после событий 2020 года.
— Вы, насколько известно, обжаловали приговор…
— Безусловно, обжаловал. У меня были адвокаты, хотя с ними я имел связь только ради того, чтобы получать новости с воли. Я понимал, что адвокат мне не поможет, тем более, что я сам — юрист, специалист в области права.
Я сам себе говорил: "Поедешь ты, Леня, на три года куда-нибудь в Могилев". Кстати, до сих пор не понимаю, почему меня отправили в колонию "Витьба", где, как правило, сидят милиционеры, прокуроры, военные, государственные служащие. И их там очень много. Почему я оказался в такой компании? До сих пор не понимаю.
Но приговор был для меня ожидаемый. В последнем слове я сказал судье, что для меня все понятно, что происходит по этому делу. Получилось, что я — человек, который помогал другим людям, ради этой помощи пожертвовал своей свободой.
— Вы, наверное, не раз прокручивали ситуацию, когда закончится срок заключения, и вы выйдете на свободу. Были какие-то заветные желания?
— Прежде всего я мечтал увидеть свою семью: жену, детей. Слава Богу, они сейчас рядом. Семья все это время очень добивала мне и материально, и морально, приезжали на свидания. Хотя отмечу, что за все время в колонии не получил ни одного долгосрочного свидания ни с женой, ни с детьми. Я стоял на профилактическом учете, к таким заключенным было особое внимание со стороны администрации.
— Сегодня вас встречала не вся семья…
- Встречали жена и старший сын. Младший сын Никита остался дома, сказал, что будет в Гомеле готовиться к встрече с отцом. А средний сын сейчас находится в Польше, мы с ним виртуально обнялись по видеосвязи. Думаю, в скором времени и с ним встретимся.
— Младшего сына, наверное, уже и не узнаете?
— Да, за это время изменился, повзрослел. Когда я разговаривал с ним по связи, у меня просто выступали на глазах слезы. Никита — это мое все! Я в этом плане очень сентиментален. Самое большое желание сейчас — обнять Никитку, побыть рядом с ним.
— Вечером будет семейный праздничный стол?
— Безусловно, накроем стол, приедет теща. В воскресенье я собираюсь съездить к матери, которая меня тоже ждет. Ей 84 года, живет в деревне в Брагинском районе, и до сих пор не знала, где я нахожусь. Не говорили мы маме об этом, чтобы она не волновалась и берегла здоровье. Сообщили только, что я на несколько лет уехал за границу на заработки. И вот теперь – вернулся!
— Какие планы у вас после возвращения с "заработков"?
— Надо осмотреться, здоровьем заняться. Понятно, что необходимо искать какую-то работу, так как те организации, с которыми я ранее сотрудничал, уже ликвидированы. Мне 57 лет, я три года не принес в семью ни копейку, поэтому что-то буду решать. Голова и руки есть — думаю, и работа найдется…
