Задержанная на протестах после референдума: "Женщины в камере не знали, что началась война"

27 февраля 2022 года по всей Беларуси было задержано около тысячи людей. Белорусов задерживали на участках для голосования, в точках, где они пытались собраться на мирные собрания, дома за комментарии в социальных сетях в поддержку Украины.

Одной из задержанных оказалась Юлия (ее фамилия не разглашается в целях безопасности). Она рассказала "Вясне" об условиях содержания на Окрестина в те дни, отношении сотрудников к задержанным, а также о причинах своего отъезда из страны.

Камера в ЦИП на Окрестина. Иллюстрация Ольги Пранкевич

«Один из сотрудников стал писать друзьям с моего телефона»

27 февраля 2022 года Юлия испортила бланк на своем участке и решила пройтись до точки, где планировался митинг, — посмотреть, что происходит в городе. Дойдя до улицы Коласа, она увидела столпотворение: сотрудники милиции разгоняли женщин. Юлия стала снимать происходящее на телефон.

— У тех женщин был боевой настрой, — вспоминает девушка. — Их просили разойтись, а они повторяли, что никуда не уйдут, потому что выросли тут и находятся у себя на участке. Как обычно, тихари все снимали на телефон. А я тогда злилась из-за всех событий, поэтому тоже достала телефон и стала снимать, как этих женщин пытаются задержать. Тогда меня под руку завели в тонированный бус — в тот день такие стояли, наверное, возле каждого участка.

В бусе у Юлии забрали телефон. Разблокировав его, нашли подписки на каналы, признанные «экстремистскими», фотографии с митингов 2020 года. Сотрудники пытались переубедить ее, что протестующие не правы, а страдают после 2020 года сотрудники милиции.

— Они жаловались, что к их детям предвзято относятся, когда узнают, где работают их отцы, — рассказывает Юлия. — Они винили в этом нас, хотя я пыталась спросить — может быть, это из-за того, что вы били людей? Они отпирались и говорили, что все это неправда, что ничего такого не было.

В РУВД была вооруженная охрана. Около часа Юлия простояла у стены напротив портрета с Лукашенко.

— Пока я стояла, услышала разговор омоновца с дочерью, — вспоминает Юлия. — Он говорил ей, чтобы после учебы сразу ехала домой, но если ее вдруг задержат, чтобы сказала, что ее папа — омоновец, и назвала серийный номер. Еще он попросил предупредить о задержаниях друзей и маму. То есть, они понимали, что в тот день гребли всех подряд.

Пока в РУВД на Юлию оформляли документы, один из сотрудников с телефона девушки стал писать ее друзьям в социальных сетях, что с ней все хорошо, и публиковать в ее инстаграм посты, что она «за Беларусь».

— Один милиционер попытался меня вывести, — говорит Юлия. — Сначала все расспрашивал, почему мы не сидим дома и не растим детей, а потом вздохнул и хотел увести оттуда. А сотрудник, который игрался с моим телефоном, стал орать на него: «Куда ты эту с.ку повел? Что ты о себе возомнил? Сейчас всего лишишься!» 

«Этот хохот омоновцев ни с чем не спутаешь»

После РУВД Юлию привезли на Окрестина, около 40 минут они еще с одной девушкой провели в прогулочной камере. Вверху там были решетки, на поверхностях — лед. Девушки пытались греться, а один из охранников зашел в камеру и спросил: «Чего вам неймется? У вас просто детей нет — вот вы дурью маетесь!»

— В обычной шестиместной камере было человек десять, — говорит Юлия. — Было три семьи: мамы поехали с дочками, когда тех задерживали. Кого-то забирали с референдума, кого-то — по наводке, кого-то — прямо из дома в легкой одежде. Одну девушку с мужем омоновцы забрали из дома, потому что мужчина сделал какой-то репост в социальной сети про референдум. Одна женщина-библиотекарь — прямо божий одуванчик — рассказывала, что просто не смогла сидеть дома, когда происходит такое. Людей приводили всю ночь. В камере было очень холодно, не было постельного белья. Мы согревали друг друга, как могли.

Иллюстрация Ольги Пранкевич

После суда, на котором был один свидетель на всех задержанных, Юлии дали 14 суток и отвезли в Жодино. Там девушки сначала полчаса простояли на холодной улице с руками за спиной.

— Когда зашли в комнату, там был какой-то «цырк на дроце», — говорит Юлия. — Омоновцы бегали и махали дубинками. Девочек не трогали, а на парней орали: «Тихо, не смотри! Заткнулись на..й!» Такие быдляцкие разговоры с периодическим маханием дубинок об стену. Потом нас повели по длинному узкому коридору, как по катакомбам, и все кричали, чтобы мы шли быстрее. Я чуть не запнулась о свое длинное пальто. Когда мы пришли в камеру, можно было наконец выдохнуть.

20 человек сидело в шестиместной камере, все из них были политическими. Истории были похожие на те, которые Юлия слышала на Окрестина: кого-то задержали на митинге, кого-то — за фотографию колонны омоновцев. Одну девушку с мужем задержали около подъезда. Пока их везли в РУВД, они решили, что после освобождения будут уезжать из страны.

— А еще были женщины, которых забрали 15 февраля, и они не знали, что началась война, — вспоминает Юлия. — Мы рассказываем про это, а они не могут поверить. Некоторые проверяющие издевались, говорили: «Ну что, Киев взяли, теперь везде будет Россия. Вы проиграли». Это люди, которым за радость было забежать во время шмонов с хохотом и раскидать наши вещи.

Среди женщин были те, кого задерживали на «профилактических беседах» якобы за то, что они орали и кидались на милицию. И вот ты смотришь на интеллигентную женщину 55 лет — и все понимаешь. Одной написали, что она скинула документы со стола, а в кабинете, где ее допрашивали, стола и вовсе не было. Научной сотруднице написали, что она чуть не оторвала лампасы милиционеру — ее задержали, потому что фамилия похожа на фамилию какого-то активиста. Была там худенькая бабулечка, пожилая женщина без челюсти — ее задержали с сыном, у которого особенности развития. У кого-то от стресса начался псориаз. Если бы не поддержка друг друга, мы бы не справились. А так мы играли, делали растяжку, обсуждали сериалы.

Условия в камере были ужасные: матрасы были вонючие, белья не было вовсе, в камере постоянно горел свет, прогулок не было. Прокладок женщины допросились с трудом, первое время вместо них давали марлевые повязки, которые потом стали и зубными щетками, и мочалками.

— Молодые ребята, которые только пришли на практику, помогали, — вспоминает Юля. — Один даже дал пару таблеток ибупрофена, когда у меня поднялась температура, и сказал спрятать их под стельку. Некоторые жаловались, что после 2020 года у них начались проблемы с девушками: говорят, если кто-то узнает, что они работают в милиции, то перестают общаться. Один даже рассказал историю, как познакомился в тюрьме с девушкой, сходил с ней на пару свиданий, а потом она слила его данные в «Карателей».

Самое страшное было, когда мальчиков били по ночам после отбоя. Открывается соседняя камера — всех просят на выход. И они заставляли их приседать, отжиматься, говорили повторять: «Я больше никогда не буду нарушать закон». И били. Этот хохот омоновцев ни с чем не спутаешь. Это продолжалось минут 15, и ты сидишь и одновременно испытываешь и страх, и боль, и чувство стыда — там бьют людей, а тебе страшно, что придут за тобой.

Когда Юлия вышла, ей не отдали телефон — сказали, изъяли для проверки. Девушка решила не ждать решения, а уехала в другую страну. Там ее приютили белорусские волонтеры, которые постоянно помогают, чем могут. Вскоре девушка нашла работу и жилье.

— Пока я ничего не планирую, нет сил, — говорит Юлия. — Да и обстановка нестабильная. Недавно я узнала, что на меня все же завели уголовное дело. Теперь у меня замкнутый круг и максимально подвешенное состояние: точно знаешь, что ничего не сможешь сделать там, здесь — ничего не понятно.