"Было сложно, что не могу донести до него, что виноват не он, а только режим", — экс-политзаключённая про задержание с парнем

Студентку 2-го курса БГУ факультета "Международных отношений" Дарью Король задержали с парнем Владиславом Мальцевым и друзьями в июне 2022 года за участие в акциях протеста после президентских выборов. Девушку отчислили из университета из-за того, что она не сдала один экзамен. Дарья пробыла в СИЗО № 1 на Володарского ровно четыре месяца в камере над своим парнем. В октябре их осудили к "домашней химии" и отпустили в зале суда. В течении месяца после приговора они поженились и покинули Беларусь. Бывшая политзаключённая Дарья Король рассказала "Вясне" про задержание военной контрразведкой, сокамерниц и про то, как вынесла близкую разлуку с парнем.

Дарья Король и Владислав Мальцев. Фото из личного архива героев

"Я поняла, что его задерживают, но не поняла, что и задерживают меня"

Дарья с Владиславом жили вместе. Она училась в университете, а он работал по контракту в армии — его призвали служить в августе 2021 года, до этого он работал в крупной IT-компании. После военной кафедры ему нужно было отслужить год. 14 июня 2022 года к Владиславу на работу с фотографиями с протестов пришла военная контрразведка КГБ. Это повлекло задержание в рамках уголовного дела и заключение для сразу четверых человек.

"Скорее всего, его "сдали" на работе, потому что сотрудники контрразведки пришли с несколькими фотографиями с его закрытого инстаграма, которые он давно удалил, но на момент поступления на службу они еще были. Парень написал якобы чистосердечное раскаяние. У него забрали телефон и ноутбук, и его отпустили на неделю. Мы это время не знали, что будет дальше. Мы тогда не представляли масштабы задержаний и не знали, что до сих пор задерживают людей и что за участие в Маршах судят по уголовной статье, а не по административной. Мы этого не знали, поэтому и не уехали. 

Через неделю парню позвонили и сказали, что хотят вернуть телефон, но в итоге его задержали. За ним приехали сотрудники контрразведки и повезли на обыск по месту регистрации, где жили его родные. Сестра парня, которая на тот момент была дома, очень испугалась и позвонила маме, а та позвонила мне. Мама Влада позвонила мне и попросила приехать, потому что по телефону про КГБ не могли рассказать. Но я уже поняла, что был обыск и, скорее всего, его задерживают, но не поняла, что и задерживают меня. Я ехала после зачёта по физкультуре. Я получила зачёт и через час меня задержали. Я приехала, и нас с парнем повезли на обыск на нашу квартиру, где мы вместе жили. У нас забрали флаги, ленточки синих и жёлтых цветов, значки, наклейки, одежду, в которой мы были на фото на акциях протеста. У парня изъяли кофту с девочкой с БЧБ-флагом и надписью на японском "Жыве Беларусь" (ベラルーシ生活). Кстати, после суда эту кофту ему вернули".

После этого девушку и парня повезли в Следственный комитет. Дарью определили к следовательницам из отдела, который занимается расследованием убийств.

"На момент совершения "преступления" мне было 17 лет — я была несовершеннолетней. Следовательницы не понимали, что со мной делать. Они читали Уголовный кодекс и статью 342-ую при мне. А следовательница из кабинета, где допрашивали парня и его друга, приходила постоянно в наш кабинет и спрашивали, как заполнять документы. Я была в шоке, но это было смешно, что они ходят из кабинета в кабинет и не понимают, что писать".

"Я до сих пор помню номера сокамерниц с Окрестина"

Затем Дарью и Влада повезли в изолятор временного содержания на Окрестина. Как рассказывает девушка, в двухместной камере удерживали одновременно до 13 женщин. 

"Когда нам сказали, что нас везут на Окрестина, то я перепугалась, потому что я начиталась тех историй с августа 2020 года про избиения людей и переполненные камеры. Я думала, что сейчас меня посадят в камеру, где будет это всё сразу. Я как сейчас помню этот момент: я захожу около полуночи в камеру, за мной закрывается железная дверь, вижу камеру размером восемь на два метра, и тут встаёт десять человек с кроватей, лавок, пола — они лежали какими-то клубочками. Я смотрю на них и не понимаю, как они тут помещаются. Они спрашивают у меня: "За что?", я не запомнила статью и говорю, что за протесты 2020-го, а они отвечают: "А, 342-я… Мы все тут такие!" И мы все 11 человек в маленькой камере по одной статье. Они мне говорят: "Ну ничего, будем как-то ложиться". На следующий день нас перевели в шестую камеру — "контрольную". Условия были ужасные, но из-за того, что рядом "политические", то было нормально: мы постоянно разговаривали и играли в игры. Еда на Окрестина была ужасной, поэтому мы почти не ели. Много кто из нас болел, поэтому этот чай по утрам — это было что-то невероятное, а иногда он был даже тёплый.

Со мной на Окрестина по статье 342-ой сидели Светлана Шереметьева, главная редакторка ABW.ВY Юлия Мудревская, сестра добровольца Яна Мельника Виктория Навицкая — их всех потом осудили к колонии. В последний день, когда меня увозили, то приехала женщина по делу "Чёрной книги Беларуси" и мы слышали, что ей светит до 12 лет колонии". 

Сокамерницы Дарьи были уверяли девушку, что её отпустят до суда под залог, так как она студентка, у неё сессия и на момент участия в Маршах она была несовершеннолетней. Но они заблуждались. 

"Все были уверены, что я выйду, поэтому я наизусть учила номера родственников сокамерниц, чтобы позвонить им и сказать, что с людьми. Я до сих пор помню номера сокамерниц с Окрестина. 

И вот вечером, когда я уже улеглась клубочком, чтобы меня не кусали клопы, услышала, как в коридоре называют фамилии моего парня и двух наших друзей. После этого были пять минут тишины и я подумала, что меня всё-таки отпустят под залог. И тут открывается дверь в нашу камеру, и называют мою фамилию и говорят, что меня тоже везут на "Володарку". Как потом рассказывала Вика Навицкая, это был единственный момент за четыре месяца, когда она заплакала. Она не ожидала, что меня могут забрать в СИЗО, она меня очень поддерживала".

"Марфа меня успокоила и рассказала, как выглядят дни на "Володарке"

Четырёх друзей ночью перевезли в автозаке в СИЗО-1 и до распределения в камеры поместили в транзитные камеры, так называемые “отстойники”. Ночью ребята прошли медицинский осмотр, утром у них взяли анализы крови. 

"Нас всех перевозили в отдельных кабинках, поэтому поговорить не удалось. Как потом сказали на "Володарке", у нас непьющая организация, поэтому это не стаканы, а камеры. 

Когда нас привезли, то распределили в "отстойники". Мне почему-то никто не рассказал, что такое будет. Я была в шоке. Ночью мы прошли медицинский осмотр на синяки и температуру — с этим на "Володарке" не принимают. Нам разрешили сходить в душ. Я думала, что не смогу уснуть в этом ужасном пространстве, потому что стены там не красили, кажется, с момента построения. Там ужасные туалет и умывальник, всё прокурено. Я испугалась, что буду там жить все четыре месяца. Но когда я почувствовала под собой подушку, одеяло и матрац после Окрестина, то я сразу заснула, как легла. Не двигаясь я проспала до завтрака. Утром принесли кучу еды. На Окрестина дают порции, как котам, так ещё и невкусные. На "Володарке" дали целую тарелку каши. Я подумала даже, что она на молоке сварена, но потом рассказали, что на муке. Дали бутерброд с отварным мясом, яйцо и чай. Мне налили целую кружку чая 400 мл. После Окрестина я была в шоке. Через часа два к нам привели людей и я уже узнала, что я на "отстойнике". Среди них были политзаключённые Анита Бакунович и Марфа Рабкова. Они ехали на свои суды. Марфа меня успокоила и рассказала, как выглядят дни на "Володарке". Рассказала, что камеры в СИЗО выглядят по-другому и там нормальные условия, что в камерах адекватные люди, среди которых очень много задержанных по политическим статьям. Марфа поделилась со мной салфетками, потому что у меня с собой ничего не было. Я у нас состоялась примерно такая беседа:

— А куда вы едете?
— На суд, — говорит Марфа.
— На какой?
— На 54-й, — бодро отвечает она.

Я тогда была в шоке от этой цифры. И Марфа поехала на свой 54-й суд. Я так запомнила эту цифру. После этого в "отстойник" перед следственными действиями привели фигурантку дела TUT.BY Людмилу Чекину — она мне тоже рассказывала про быт на "Володарке".

"У нас была полностью политическая камера, поэтому в ней была прекрасная атмосфера"

Утром Дарью, её парня и друзей определили в камеры. Девушку попала в шестиместную камеру.

"Меня привели в камеру, когда все были на прогулке. Она мне показалась супер-маленькой, потому что были выдвинуты все сумки. Когда уходят на прогулки, то должны скрутить матрацы и выставить сумки в центр, чтобы надзиратели могли провести проверку. Из-за этого пространство кажется очень маленьким. Я была рада, что сразу оказалась одна и могу немного выдохнуть: я посидела минут 20-30, расстелила матрац на свободной шконке, походила по камере, осмотрелась, посмотрела, что девочки читают, какие у них красивые пеналы. Увидела под столом много яблок и обрадовалась, что можно передавать фрукты, овощи. 

Потом пришли девочки. После Окрестина я очень сильно болела, из-за этого у меня почти не было голоса. Мне сделали чай, и мы познакомились. У меня в камере были политзаключённые Ольга Петух, Полина Половинко, через два дня приехала Виктория Навицкая, с которой мы были на Окрестина. У нас в какой-то момент стала полностью политическая камера, поэтому в ней была прекрасная атмосфера: мы постоянно болтали, шутили, были чем-то заняты. Расскажу про девочек подробнее.

Ольга Петух — фигурантка дела за попытку поджога дома Гайдукевича

Ольга Петух

Как нам было известно, по этому делу на "Володарке" было только два человека, и в СИЗО КГБ немного. БОльшая часть находилась на свободе под залогом, что очень странно (примечание — хотя пресс-служба КГБ недавно сообщил, что всем 15 обвиняемым применена мера пресечения в виде заключения под стражу).

Оля — моя боль и моя душа. Ей 29 лет, была задержана 13 августа 2021 года. И с того времени она сидит на "Володарке". Оля сразу со мной не пошла на контакт, потому что очень осторожничала. К ней часто подсаживали оперских "уток", которые пытались выцепить хоть какую информацию у неё, потому что она, конечно, ничего не признаёт и ей не в чем признаваться. Даже при мне была оперская "утка", которая очень яро пыталась узнать у Оли, будет ли она писать помилование, если её осудят к колонии. И несколько дней она очень яро пыталась это узнать, поэтому мы поняли, кто она такая. Поэтому Оля со мной начала хорошо общаться где-то через месяц. Оля называла наши разговоры "ціўканнем". Она никого не пускала на свою шконку — это было ее личным пространством. Оля очень давно сидит, поэтому это было важно для неё. И только меня она начала пускать. Я к ней приходила и мы смотрели её фотографии — их была целая стопка. Она показывала свою семью, свой дом, свадьбу сестры. Мне очень нравились её куры на фотографиях. А в последнее время перед моими судами я к Оле приходила вечерами обниматься. Она называла меня "доняй", потому что я была самой маленькой в камере. Это было очень мило. По шутке мы её называли "смотрящей за водой кипящей". Утром она вставала первой и делала всем девочкам в камере чай. 

Виктория Навицкая — сестра добровольца Полка Кастуся Калиновского Яна Мельника

Вику задержали в конце мая и осудили по двум административкам. За это время у неё нашли фотографии с Марша и возбудили уголовное дело по ст. 342 Уголовного кодекса. Её преследование — это 100 % месть за брата. За два дня до суда Вики против создателей и участников полка Калиновского, в том числе её брата, возбудили уголовное дело. Она сидела перед телевизором со слезами на глазах и говорила: "Всё, я еду на колонию". У неё суд прошёл за два часа — обвинение, чтение дела, допрос свидетелей, прения сторон, вынесения приговора. Это был цирк. Она нам рассказывала — мы не могли поверить, но её очень рано вернули с судов. За участие в трёх Маршах её осудили к 1,5 годам колонии. Естественно, это из-за брата. Потому что мне за три эпизода присудили 1,5 года "домашней химии". 

До задержания Вика ежемесячно ходила в ГУБОПиК, и там с ней проводили беседы по поводу брата по четыре часа. Как она рассказывала, это было регулярно. Но она была спокойна, потому что она ничего противоправного не совершала. Но потом, как выяснилось, за ней долго следили и выкачали с телеграма переписку с братом. Там она брату писала, что она не собирается использовать какие-то силовые методы борьбы, а только мирные. И это её спасло от лишних статей, которые на неё могли бы навешать. 

Полина Половинко — жена бывшего журналиста БТ Дмитрия Лукши 

Полина вместе с Дмитрием Лукшей

Полина — айтишница и работала в сфере рекламы в Tik-Tok. Таких специалистов, как она, сейчас очень мало. Полина очень переживала из-за своей работы, потому что очень долго к этому шла, а сфера очень быстро меняется. Она очень спокойная, никогда не плакала. Полина очень злилась на эту систему и часто нас возвращала на землю. У нас в камере была рубрика: "Утро с душнилой", и Полина много знала разных интересных фактов и психологических синдромов. Она постоянно читала книги. 

Полина первая, кто в камере пошёл со мной на контакт. Она очень доброжелательно сразу стала ко мне относится. Полина — первая, кто сделала мне чай и начала спрашивать, как у меня дела. Мы с ней сблизились из-за того, что у нас похожие ситуации — её по несправедливости задержали с мужем, а меня с парнем. Она меня очень сильно поддерживала. В первый вечер она меня накормила домашним мясом и лепёшкой с сыром. Потом мы вместе с ней кушали и даже на ночь ели бутерброды. С нами никто не хотел есть поздно вечером, а нам было всё равно. Так повелось, что в камере все ели в часов пять, а отбой у нас в 22. И за пять часов мы с Полиной становились голодненькими. Потом мы вместе чистили зубы. У нас с ней много чего совпадало: мы вместе мёрзли, вместе болели. Полине очень нравились чаи в пирамидках Curtis, а мне подруга как—то принесла их три упаковки по тридцать штук. Я потом раздала их всем. 

У Полины ещё были цветные подводки — ей сестра передала на День рождение. Она всегда ходила с яркими стрелками. Она рисовала их спичками, а потом сделала кисточку из своих волос. Она рисовала красивые стрелки разными узорами. Она так радовалась этому — это было очень мило! 

"Блокировка писем — это элемент давления"

Полина переживала, что ей мало приходит писем. А я была той в камере, кому лучше всех приходила почта. Но я и писала много — за четыре месяца я написала 124 письма. Я писала каждый день, даже когда мне ничего не приходило. Где-то три часа в день я проводила за написанием писем — это время, которое я проводила за своими мыслями. У меня как-то была неделя, когда пришло только три письма, и эта была моя самая худшая неделя по письмами. Хотя у Полины могло быть только два письма в две недели. Мне как-то пришло пять писем сразу из девяти на всю камеру — это мой рекорд. Полина расстраивалась, что ей не пишут. 

Но вообще блокировка писем — это элемент давления. По делу Полины был такой следователь, который закрывал ей переписку. Например, от сестры она получает третье письмо, а следующее — только девятое. Очень часто из её писем доставали детские рисунки племянницы и фотографии. Ей почти ничего не доходило. Это было ужасно. Но при этом, её письма все доходили до родственников. Знаю, что следователя Полины повысили за то, что раскрутил их дело из-за Лукши до пяти человек, и все были приговорены к колонии. 

Такая же ситуация была и Оли Петух. Ей приходило только по два письма в неделю — от мамы и папы. У неё больше не было писем. Она знала, что ей положено два письма в неделю и больше не ждала. 

Рисунок Дарьи для Ольги Петух

На прогулки наша камера ходила каждый день, даже дождём и плохой погодой. За мои четыре месяца на "Володарке" мы с девочками не ходили только раз пять. Мы гуляли до двух часов иногда. Дворики для прогулки в СИЗО—1 разные: от двориков-стаканов до больших. Маленький дворик давали где-то раз в неделю, а остальные дни — нормальные. Мы занимались там физкультурой. В самой камере особенно не позанимаешься, потому что матрацы неровные, что не очень хорошо для спины. Оля Петух учила меня приседать, она давала нам всякие упражнения на руки и ноги. У Оли очень спортивная фигура, и она сказала, что накачала её в СИЗО на прогулках. Оля — тот человек, который заходит во дворик и сразу начинает заниматься до победы. Когда у нас была полностью "политическая" камера, то мы просто ходили вдоль стен по 15 минут туда-назад и просто общались”. 

"Было сложно, что я не могу сейчас донести до него, что виноват не он, а виноват только режим"

Дарья говорит, что в первое время было морально тяжело, в том числе и из-за того, что где-то рядом сидит её любимый человек, с которым она не может увидеться и обсудить всё происходящее с ними.

"Первый месяц в заключении было тяжело, потому что ты не можешь увидеть своих родных и близких, ещё нету весточек. Я очень сильно переживала из-за своего щеночка. Я предполагала, что мы с парнем в одном корпусе "Володарки", но не знала, где именно. 

Было морально тяжёло, что мы не могли не только не увидеться, но и переписываться даже. Ты сидишь, знаешь, что где-то рядом твой человек тоже сидит, но ты не знаешь, как повлияют на него эти все обстоятельства и что будет дальше, с вашими отношениями. Ты сидишь со своими мыслями, а он — со своими, и вы оба не знаете, какие у вас чувства к этой ситуации. Но я знала, что он очень переживает, что это всё якобы из-за него случилось. И мне было сложно, что я не могу сейчас донести до него, что виноват не он, а виноват только режим.

Но потом стало полегче, потому что родные в письмах всегда дописывали: "Тебе привет от Влада". 

Но потом мы стали находить способы как-то поддержать друг друга. В прогулочном дворике на стенах я оставляла маленькие надписи и сердечки карандашиком, хоть и не знала, кто когда в каком дворике окажется. Приятно увидеть новое послание знакомым почерком и умилиться этому. Через месяц я начала получать ответы. Но там все стены исписаны — близкие люди оставляли послания вроде "я тебя люблю", "всё будет хорошо".

Так я поняла, что Влад недалеко от меня. Потом выяснилось, что его камера находилось под моей. А когда мы ходили на прогулку, то, как Влад сейчас рассказывает, видел мои ноги.  

Камера Владислава в СИЗО-1. Рисунок бывшего политзаключенного

Потом мы увиделись на чтении дела — после двух месяцев разлуки. Как будто в первый раз увиделись! В комнате была такая шумиха — нас четверо, четыре адвокаты, следователь. Он мне рисунок дал, я ему маленькое письмо написала. Уже стало легче”.

"В первые несколько дней я не понимала, почему так много пространства вокруг"

Судебный процесс над Дарьей, Владиславам и их двумя друзьями начался 17 октября 2022 года. Основные доказательства их вины по ч. 1 ст. 342 Уголовного кодекса (активное участие в действиях, которые грубо нарушают общественный порядок) — те удалённые фото с закрытого Instagram, на которых ребята были вместе. Судила их судья Ленинского района Анастасия Ачалова. 20 октября всех приговорили к "домашней химии" и выпустили из зала суда.

"В первые минуты на свободе я плакала. Я начала реветь ещё в зале суда, потому что Владу был запрос три года "химии" с направлением. Но когда ему назначили "домашнюю химию", то я расплакалась от счастья и я уже не слышала ничьи приговоры.

С нас сняли наручники и мы начали обниматься все. После заполнения документов мы пошли к родственникам. Это было так странно, потому что мы так давно не видели людей. Нас отпустили 20 октября, а на следующий день у меня было День рождения. Вот такой подарок! У мамы Влада мы ели торт. Сложно описать те чувства — просто очень необычно было всё. В первые несколько дней я не понимала, почему так много пространства вокруг. Очень непривычно было держать телефон, быть со всеми на связи, можешь себе что-то приготовить. В СИЗО я очень соскучилась по готовке. Мозг за четыре месяца привык к режиму и  маленькой камере. Очень необычно было видеть природу — ты не понимаешь, как такое может происходит". 

"Это был ад, в котором я не готова была существовать такое долгое время"

Меньше чем через месяц Дарья и Владислав решили уехать из Беларуси по ряду причин, но главное, из соображений безопасности. Перед отъездом ребята поженились в Беларуси.

"Мы знали, что происходит очень много перезадержаний, обысков, проверок телефона. Ты не можешь спокойно гулять по улице — ты постоянно оборачиваешься, думаешь, что к тебе опять придут, что-то найдут и пришьют другую статью. Ты постоянно переживаешь по этому поводу. Мы посоветовались с разными людьми, они сказали, что если есть возможность, то лучше уехать. Мы сходили расписались — решили, что так будет правильно. Мы расписались 9 ноября, а 17-го мы уже были в Польше. У нас было всё насыщенно, но надо было всё быстро решать. Мы понимали, что это лучшее время, чтобы уехать и не думать, что к тебе придут. Было просто невыносимо жить в этом. За три недели я поняла, насколько устала от постоянных мыслей, правильно ли я что-то где-то написала, могу ли я так написать, нужно ли сказать родственникам, что я буду завтра делать. Это был ад, в котором я не готова была существовать такое долгое время. Возможно, три года "домашней химии" звучит оптимистично, но не для нас.

Кроме этого, в Беларуси сейчас сложно с работой в IT-сфере, а поскольку мы оба айтишники, то не хотелось оставаться просто в ожидании хоть какой-то работы. Но мы можем жить в безопасности с нормальной работой и не переживать о "завтра". Просто не было смысла оставаться в Беларуси, учитывая экономическую и политическую ситуации в стране".

"После того, как я сама увидела масштабы репрессий, то невозможно не помогать людям"

Дарья Король и Владислав Мальцев. Фото из личного архива героев

Также мы понимаем, что за границей сейчас мы сделаем намного больше для наших политзаключённых, чем просто сидеть там три года и бояться сделать лишний шаг. Мы сможем помогать донатами и волонтёрством.

После того, как я сама увидела масштабы репрессий, то теперь невозможно не помогать людям. Ведь сколько людей продолжают помогать другим, рискуя своей безопасностью. Те, кто носит передачи политзаключённым по статьям, связанным с терроризмом, потому что не все родственники могут это делать. Люди за свои деньги покупают ту колбасу и приносят её на "Володарку" для политзаключённого. Люди шлют открытки. Как—то девочкам — Полине Половинко и Вике Навицкой — пришли одинаковые посылки из Германии. Такие же пришли и другим заключённым, видимо, по политическим статьям. Там был такой набор: цветные немецкие карандашики, блокнотик, четыре открытки и шоколадка Ritter Sport. Когда ты видишь такое, то невозможно не помочь после этого другим. 

В Варшаве каждую неделю проходит акция "Лісты палітвязням". И когда я прихожу туда и вижу этих людей там, как они просто тратят три часа своего времени в воскресенье, зная что 90% их писем не дойдёт, но они всё равно продолжают писать незнакомым людям. И я сама не могу не присоединиться к этому".