Алесь Беляцкий: "Я запомнил на всю жизнь, еще с тех памятных "Дзядов", что личное поражение может наконец стать общей победой"
Председатель "Весны" и нобелевский лауреат Алесь Беляцкий во время своего заключения в 2011-2014 годах написал воспоминания о первом массовом митинге в Беларуси — "Дзяды", который прошел 30 октября 1988 года. Эти воспоминания впоследствии вошли в его книгу "Халоднае крыло Радзімы". Приводим перевод с белорусского языка одного из текстов, посвященный "Дзядам".
Дважды в жизни меня охватывало такое ощущение, когда до определенного момента тебя держат в объятиях различные заботы, когда ты понимаешь, что есть еще время отступить, но все равно идешь вперед в надежде, что все заботы как-то рассеются сами по себе. А потом наступает такой момент, когда эти заботы неожиданно разрастаются и предстают перед тобой стеной. И ты отбрасываешь все сомнения, тебе становится безразлично, обойдется оно или нет. Твое "я" становится послушным инструментом неведомой воли, которая спала в тебе и проснулась, которая стальной рукой управляет твоими поступками и действиями.
Первый раз я почувствовал это состояние за несколько дней перед "Дзядами" в 1988 году, а второй раз — перед моим арестом в августе 2011 года.
Так вот тогда я боялся только одного — "завалить" проведение "Дзядов". Придут люди или нет? Преодолеют страх, который взращивался в поколениях, или испугаются? Вот в чем был главный вопрос и загадка, интрига тех "Дзядов".
Есть несколько дней в моей жизни, которые, кажется, отбились в памяти навечно. И этот хруст утреннего осеннего ледка под ногами, и рыжая подмерзшая кленовая листва на клумбах, и тревожное ожидание неизвестности, и тихая радость от потока человечных ручейков, сливавшихся в многотысячную толпу, и яркие пятна букетов в руках людей. Этого не забуду никогда.
Рядом, на Московском кладбище, лежал в "писательском секторе" гениальный Владимир Короткевич, который верил в белорусов и всю жизнь засевал белорусское поле мыслями и мечтами о свободе и достоинстве, но не дожил несколько лет до того, чтобы увидеть народ, который собрался на "Дзяды", тот народ, к которому он обращался: "Ёсць і ў вас, як і ў іншых, святыня. Не давайце святыні псам!" Помню еще одно чувство — ужасную тревогу, потому что сразу начались аресты организаторов и известных людей. А потом задержали меня, и было одолевшее тогда ощущение безнадежности и катастрофы.
Произошло то, чего я так боялся, только все как-то наоборот. Людей пришло много. Столько, сколько никто не ожидал. Но я был изолирован от тех людей. Вот так организатор! А я же должен был там быть!
Человек склонен преувеличивать свои беды и и ошибаться в оценках событий, если он не обладает достаточной информацией. Вот так в тот момент в своих ощущениях и оценках ошибался и я. И что там я. Серьезно ошиблось и тогдашнее руководство БССР, которое выбрало вариант брутального разгона "Дзядов", которое не увидело, что за "Тутэйшымі" и "Талакой" стоит народ.
Разгон мирного шествия, аресты, слезоточивый газ, дубинки — все это было для общества как удар молнии. Неожиданная демонстрация насилия вызвала у людей отнюдь не панику и страх, а необычайную активность и сопротивление, поднявшиеся как цунами, которое невозможно было остановить.
Безустанная и возрастающая активность общество наконец привела нас и нашу Беларусь к независимости. Хоть и не такой, о которой мы мечтали тогда, при которой я теперь нахожусь на зоне. Вот же злая шутка, в которую никогда бы не поверил тогда. Сижу в тюрьме в независимой Беларуси. И жизнь невозможно предвидеть и предугадать. Она всегда более неожиданная и своенравная, чем твои представления. Как говорил один из героев романа Федора Достоевского "Униженные и оскорбленные" Маслобоев: "Все может с человеком случиться, что даже и не снилось ему никогда". Этот роман я нашел на полке среди детективов и фантастики в общей комнате в отряде и сейчас перечитываю.
Я до сих пор не могу точно и наверняка ответить, почему в 1988 году люди пришли на "Дзяды". Пожалуй, совпали какие-то невидимые энергетические волны организаторов и тех, кто откликнулся на призыв и пришел, чтобы выразить свое несогласие и свою веру, накопившиеся в каждом. Невозможно было уже держать в себе то жгучее желание "людзьмі звацца", и оно вырвалось наружу. Далеко не всегда у организаторов и активистов все получается так слаженно. Массовые акции значительно чаще бывают провальными, нежели удачными.
Меня радует, что организацией тех "Дзядов" занимались молодые белорусские писатели. Кто более активно, кто менее, но "Тутэйшыя" поддержали проведение "Дзядов". И это уже всегда будет нашим достоянием. Как движение филоматов связано с именами Адама Мицкевича и Томаша Зана, как восстание 1831 года — с именем Адама Рыпинского, как восстание 1863 года — с Кастусем Калиновским и Франтишком Богушевичем, как события 1905 года — с Якубом Коласом и Алесем Гаруном, как "Наша Ніва" — с Александром Власовым, Иваном и Антоном Луцкевичами, как деятельность БНР — с Вацлавом Ластовским и Янкой Купалой, вот так и начало белорусской весны во второй половине 80-х годов теперь навсегда будет связано с "Тутэйшымі". И не так существенно, что кто-то из нас не выдержал дальнейшего жизненного марафона длиной в 25 лет, отошел или, как тут у нас на зоне говорят, "опустил гриву", поддался давлению или разным жизненным обстоятельствам. Важно то, что в тот решающий и ответственный момент мы были единодушны и все заодно. Важно то, что мы не побоялись, потому что я знаю: от страха до подлости — один шаг.
Для меня также важно, что на тех "Дзядах" был Владимир Некляев, который 22 года спустя шел и не дошел на свою Голгофу.
Белорусские писатели с самого начала выкристализовывания белорусской нации были вместе с народом, в первых его рядах. Полагаю, что так оно будет и в дальнейшем. Ведь выбор языка творчества почти всегда был у нас одновременно и выбором гражданской позиции.
После "Дзядов" 1988 года моя жизнь складывается таким образом, что все время приходится смотреть вперед. Я стараюсь что-то запомнить из той череды событий, которые проходят возле меня, в которых я сам участвую, которые остаются вне меня, записать впечатления, записать детали, но не успеваю. Беспрерывно накатывается, наступает что-то новое, которое забирает всю энергию и внимание.
Это напоминает мне спешное оставление жилья, когда совсем нет времени подумать, что стоит взять с собой, и ты хватаешь первое, что попадает под руку, и еще какая-то непонятная мелочь оказывается в твоей сумке и карманах. И все. А о действительно важном и ценном, что осталось там навсегда, можно только сожалеть. Проходит какое-то время, и бегство из очередного периода твоей жизни повторяется снова.
Порой в мыслях я невольно возвращаюсь туда, в октябрь 1988 года. Может, это и был для меня самый значительный и высокий пик, на который должен был взобраться, чего бы это ни стоило.
Последние 20 лет общественной жизни, если ее разобрать на отдельные события и конкретные эпизоды, представляют собой бесконечную цепь поражений. Их и не пересчитать. И мои собственные отношения с государством складывались все хуже и хуже. "Кто не с нами, тот против нас". Откуда этот лозунг? С римских времен? От оккупации Беларуси Россией в конце XVIII века? С гражданской войны 20-х годов прошлого века? Или со времен сталинского террора в 30-х годах? А может, он сформулирован всеми годами существования советской власти? Вынужденный уход с должности директора Литературного музея Максима Богдановича, где я проработал девять лет, многочисленные задержания, сутки ареста, которых набралось больше месяца. Мелкие неприятности и провокации все эти годы, физическое ощущение волны ненависти и опасения с другой стороны, и вот, наконец, тюрьма. "Кто не с нами, тот против нас!" — навязчиво звучит в моей голове последние 20 лет.
Но не загнать меня в отчаяние. Больше я не обманусь. Я запомнил на всю жизнь, еще с тех памятных "Дзядов", что личное поражение может наконец стать общей победой.
Пишу эти строки и слышу, как по радио FM "Могилев-1", которое принимают радиоточки на нашей зоне, диктор рассказывает о прошедшем в Александрии Купалье. Собралось 60 тысяч человек. Съели пять тонн шашлыка, выпили десять тысяч литров пива и столько же кваса. Приезжала и пела Вера Брежнева. С гордостью было сказано. С подтекстом — а сколько же еще было выпито и съедено того, что люди с собой привезли! И я с трудом представляю себе Купалье с такой толпой людей. И мы ведь тоже некогда в 80-х годах, да и позже, праздновали Купалье, пели песни, водили хороводы, ходили во тьме искать цветок папоротника, выбирали Купалинку, прыгали через огонь, девушки пускали сплетенные из цветков веночки на воду. Это было действо на всю ночь... Как хорошо, что хоть "Дзяды" оставлены властями в покое.
Можно ли говорить, что воплотилось поколение "Тутэйшых", "Талакі"? Тех, кому теперь в пределах пятидесяти лет? В личной и профессиональной жизни, пожалуй, что да. У каждого из нас есть свои запасенные сладкие коржики: книжки, диски, ученые степени и прочие достижения. Поколение "Тутэйшых" — объемное явление в белорусской литературе, которую незаметно не перепрыгнешь. Как пишет доктор наук Сергей Ковалев, "представители этого поколения определяют сегодня лицо белорусской литературы".
Сладкие коржики, собственные победы и барьеры, которые удалось преодолеть. Но достигли ли мы самого главного? Кто победит в этой битве, тупая сила или одухотворенный интеллект? Мы сражаемся с тенями и духами прошлого, которые в вечернем полумраке вылезают из темных уголков и заполняют все пространство.
Совсем недавно перечитывал "Мастера и Маргариту" М. Булгакова, листая между рабочими сменами пожелтевшие страницы потрепанной книги, опять-таки взятой в общей комнате казармы, — этого одновременно и светло-грустного, и мрачного романа о человеке до такой степени загнанного властями и жизненными обстоятельствами в угол, что даже союз с дьяволом не пугает его и представляется ему естественным выходом и источником тщетно искомого в мире покоя. Читая, приостановился и выписал себе следующее: "Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей".
Рискованное дело заниматься исторической реконструкцией. Но увлекательное. Оно затягивает, словно омут. А что было бы, если бы в конце XVIII столетия Речь Посполитая сумела удержаться? Беларусь как нация сформировалась бы не в начале XX века, а на полвека раньше. Наши предки не сумели противопоставить силу силе, и все попытки восстаний в XIX веке закончились поражением. В этом была и основная причина неудач БНР.
Но белорусское дело не погибло. Оно, как тот неспокойный ручей, обходило завалы и платины, прорубало себе новое извилистое русло и пробивалось дальше, вперед. За два с половиной века тяжелого выживания ни принуждение, ни насилие не могли его сдержать. И все же в Беларуси никогда не набиралось силы, чтобы безвозвратно решить дело в свою пользу. Извечная проблема всех малых народов Европы. Выживание на грани существования. И 240 лет никогда не прекращались эти попытки найти свой путь и удержаться на нем.
Если не хватает сил, то должен искать другие, асимметричные ответы. Кто из серьезных и практичных людей 25 лет назад брал в расчет какой-то десяток неформальных групп, разбросанных по всей Беларуси? Кем были эти "Тутэйшыя", "Талака", "Паходня", "Узгор’е", "Сьвітанак", в чем была их сила, если на каждого из активистов приходилось по несколько парней в штатском и целые тучи комсомольцев? Кто считался с той горсткой непрофессиональных энтузиастов и мечтателей? Кто кроме нас самих верил в то, что нам или с нашей помощью удастся спихнуть с наезженной колеи советскую махину? Так не был ли конец 80-х — начало 90-х годов все же нашим звездным часом? Или нас миновала незавидная участь потерянного поколения?
У каждого из поколений есть свои поражения и победы. Вспоминаю Витаутаса Ландсбергиса, Вацлава Гавела, других тогдашних лидеров. Понятно, какой была победа их поколения. Они дали нашим странам независимость, они освободили их от коммунизма, они поставили крест на блоке социалистических государств и на Советском Союзе, они выжали тоталитаризм за пределы Европы. И как бы то ни было, но мир в этой части Европы неузнаваемо изменился. Он стал другим, наш мир.
Вспоминая каждого из них, — а я встречался с ними и разговаривал, — я думаю, что на человеческом уровне их объединяет одна общая черта. Они в своей жизни всегда были оптимистами. И все часто улыбались.
Я опасаюсь мрачных и суровых людей. За суровым и таинственным выражением лица часто скрывается обычная пустота. Наверняка такие люди не меняют этот мир к лучшему. Искренняя улыбка — признак внутренней доброты человека. Похоже, что нам всем надо набираться умения и терпения улыбаться следующие 25 лет. Даже когда будет не до смеха…
"Дзяды-88". Пожалуй, эта страница белорусской истории и нашей жизни перевернута. Надо идти дальше.
16–17 июля 2013 г., Бобруйск
