"Это были короткие удары током", – минчанка рассказала про допрос в ГУБОПиКе электрошокером, вербовку и почти месяц на Окрестина
Минчанку задержали сотрудники ГУБОПиКа в апреле этого года. Её допрашивали электрошокером и отправили на "сутки". Девушку два раза перезадерживали – в сумме на Окрестина она провела 27 суток в той одежде, которую ей позволили надеть дома, без душа, средств гигиены и прогулок. Минчанка вышла на свободу под условием сотрудничества с силовиками – сотрудники ГУБОПиКа её пытались завербовать и дать задание. Девушке пришлось покинуть Беларусь. Минчанка рассказала "Весне" про электрометки от сотрудников ГУБОПиКа, про условия в четырёх камерах на Окрестина, сокамерниц-родственниц погибшего недавно в Украине Василия Парфенкова, "утку" в камеру и вербовку силовиками.
"Точки от электрошокера – их было штук шесть – держались около десяти суток"
Как рассказывает минчанка, задерживали её сотрудники ГУБОПиКа. Это происходило прямо на работе девушки в офисе, поэтому она не сразу поняла, что происходит, тем более, что сотрудники были без опознавательных знаков:
"Когда меня забирали, я не понимала, куда я поеду. Сначала повезли на допрос, а потом на обыск домой, я только дома поняла где буду спать следующие 15 суток, поэтому дома я пыталась на себя натянуть несколько трусов и маек, но за мной пристально наблюдал один из сотрудников и сказал, что это я взять с собой не смогу. Мне пришлось снять дополнительный комплект одежды. Я рассчитывала, что там будет холодно, поэтому я надела термобельё, байку флисовую и шерстяные носки. Потом я захожу в камеру, а там жара, девчонки в лифчиках, и я поняла, что я не угадала с сезоном. Поэтому я ходила там в спортивном топе. Штаны к моменту выхода с меня можно было снимать, не расстёгивая".
Девушка вспоминает, что на некоторых дверях в ГУБОПиКе висели Z-ки. За одной из таких минчанку пытали электрошокером:
"У меня эмоциональная реакция на стресс – замирание, а они решили, что я с ними не хочу общаться. В какой-то момент мне сказали развернуться лицом к спинке стула, сесть на него как бы верхом. Мне приподняли джинсы, оголили ноги и ударили током. Я сидела спиной, поэтому не видела, конкретно, кто это делает, но догадываюсь. Было больно, что ещё сказать. Это были короткие удары током, которые вызывали судороги, от них отнимались ноги. Я точно не могла бы встать после такого. Но на обыск домой меня повезли только через три часа где-то, поэтому у меня было время отойти. Точки от электрошокера – их было штук шесть – держались около десяти суток. Ну зато не били! Мне сказали, что я должна спасибо сказать за это. Я понимала, что хотя бы из-за меток я поеду на Окрестина. Не могут они меня выпустить с этим".
"На документах, которые едут в суд, уже карандашиком написано, сколько кому присудить"
Действительно, после этого минчанку повезли в РУВД, где на неё составили протокол о хулиганстве (ст. 19.1 КоАП). По версии силовиков, девушка ругалась матом в кабинете в РУВД:
"Сотрудник в РУВД посоветовал признать вину. Говорит: "Я бы на Вашем месте попробовал бы признать вину, а вдруг получится выбить штраф". Я понадеялась. Это был, конечно, очень интересный процесс. Я признала вину, аргументируя это тем, что у меня ПМС и я взорвалась в эмоциональном порыве из-за того, что мне не давали позвонить, и я позволила себе нецензурные выражения.
В следующий раз [девушку перезадержали после выхода с первых "суток"] я решила не признать вину, если это не сработало в первый раз. Разница – только трое суток ареста. Смысла не было признавать вину. Мне только потом рассказали, что правила диктует РУВД: на документах, которые едут в суд, уже карандашиком написано, сколько кому присудить".
"Условия? Условия – капец!"
По словам минчанки, за 27 суток на Окрестина она побывала в четырёх камерах – две в ИВС и две в ЦИПе:
"Первая камера была в ИВС – номер один. Меня туда поместили около шести утра, чтобы я ждала суд. Это камера, в которой все временно находились в ожидании суда, все были административщики. Я так поняла, она для этого и используется. Условия? Условия – капец! Там деревянные полки, грязный пол, лавка и стол, тумбочка, постоянно капающий кран. В двухместной камере нас было четыре человека. Мы все были после ночи в РУВД, ждали суда, очень хотелось спать, но спать нам никто не давал – били в дверь и приказывали не лежать и не спать. Еда какая-то сносная была. Подруга нашей сокамерницы называла окрестинскую кухню карательной кулинарией – отличное выражение. Из хлеба были сделаны шахматы, а на лавке была вырезана шахматная доска, поэтому нам было чем заняться. Но из-за того, что все в шоке находились, ночь провели в РУВД не спавши, особо не до игр было".
"Единственное, что мне разрешил взять с собой – две пачки гигиенических прокладок"
Минчанка также содержалась в ожидании второго суда в камере № 6 ИВС, где содержали "политических" задержанных по уголовным делам. Там ожидают истечение десяти суток до предъявления обвинения. Как говорит девушка, максимум по количеству в камере № 6 было 12 человек.
"В основном, это были девушки по ст. 342 Уголовного кодекса – за "перекрытие дорог" на акциях протеста. У всех одна история – фото с маршей, где девочки на проезжей части. За акции сидят семьями, выявляют цепочками: арестовывают одного, а в их телефоне находят по фото их знакомых.
В камерах, где содержатся “политические”, всегда хорошая атмосфера: ты среди своих, ты понимаешь, что ты не один и вокруг тебя происходит бред. В «политических камерах» психологически было легче: все в одной лодке – выгребаем. Из-за того, что все друг дружку морально поддерживают, не особо обращаешь внимание на бытовые вопросы. Хорошо, что была вода – можно было пить, и была горячая вода и бутылка – можно было мыться. Что касается средств гигиены, то как кому повезёт здесь. Кому-то удавалось проносить средства гигиены, а кому-то нет. Мне не дали взять из дома зубную щетку, пасту, шампунь и т.п., потому что человек, который оставался со мной во время обыска, очень контролировал как я собиралась. Единственное, что разрешил взять с собой – две пачки гигиенических прокладок. Я гордо с этими двумя пачками выходила на все обходы и проверки, потому что все ценное, что не должны забрать при "шмоне", ты должна забрать с собой. Это, конечно, унизительно всё.
Я месяц чистила зубы ватой и толчённым углём, который мы взяли у врачей. Но потом нам перестали давать вату, которую давали вместо прокладок. Но зато стали давать прокладки, как и положено. Правда, выдавали одну прокладку на сутки – ну это такое".
"Наверное, S.Oliver делал кеды специально для Беларуси – сразу без шнурков"
Девушка напоминает, что каждая камера в ЦИП и ИВС, где она содержалась, была обустроена видеокамерой:
"Вот такое у них реалити-шоу".
"В "политических" камерах в ЦИП и ИВС по-прежнему не дают спать: свет никогда не выключают и будят в 2 и 4 ночи. Это пытка сном. Самое жесткое – это то, что в камере очень много людей. Но они это делают осознанно – специально наталкивают людей. В ИВС было грязнее, так как там постоянная текучка, поэтому там за камерой особо никто не ухаживает.
Девчонки в ИВС почему-то особо любили спать на шконках, хотя там живут клещи, поэтому они были покусанные. Я не захотела спать с насекомыми, поэтому я себе вымыла пол – небольшую делянку – и спала там. Потом ко мне присоединились ещё две такие же карусельщицы (кого переарестовали на второй срок). Девчонки узнали меня по моим кедам без шнурков возле камеры. За год до ареста я в соцсетях шутила, что, наверное, S.Oliver делал кеды специально для Беларуси – сразу без шнурков. Я как в воду глядела. В этих кедах я и прошла почти месяц ареста и ношу из до сих пор, отличные кеды, не сочтите за рекламу".
"В камере № 15 мы спали тетрисом"
Основные "сутки" девушку содержали в ЦИП, где она также побывала в двух камерах:
"Меня сразу поместили в знаменитую «политическую» камеру № 15. Это двухместная камера с двухэтажной кроватью с решеткой из металлических пластин без матрасов. Там бывало до 18 человек нас – из них пять бомжих – женщин с жутким запахом. В этом маленьком пространстве нечем было дышать. Как выяснилось потом, у одной из бомжих ещё были вши, поэтому из этой камеры я уже вышла со вшами.
В камере № 15 мы спали тетрисом. В момент, когда нас было 17 мы как-то нашли способ разместиться на примерно девять кв.м., но когда завели 18-ю девчонку, мы поняли, что её физически некуда положить – просто некуда яблоку упасть. Спали на полу, на столе, на лавочке и под ней. Такой тетрис людьми. Я залезла на стол и посмотрела сверху и так освободили клочок земли возле тумбочки. В итоге 18-й человек у нас спал сидя.
Нам не выдавали мыло и туалетную бумагу, аргументируя это тем, что на всем Окрестина нету их. На это мы говорили, чтобы попросили у родственников, которые стоят под стенами, и те завалят мылом и бумагой. Примите передачи! "Нет, нам нельзя, нам не позволено".
"Было очень странно слышать вопрос от человека, который говорит, что он здесь "по политике", кто такой ГУБОПиК"
Меня в первую ночь положили спать на небольшой стол. Под голову я положила себе кеды. Но ночью меня подняли и перевели в другую камеру на этаж ниже. Там я увидела, как должны содержаться арестанты: это была камера с постельным бельём и матрасами, здесь разрешены книги, журналы, ручки, контейнеры для еды. Я была пятой в четырехместной камере. Несколько дней я спала на полу, но мне дали лишнее одеяло, так что относительно комфортно. У меня есть подозрение, почему меня туда поместили: в камере содержались три «политических», еще одна – за мелкие кражи, а одна – арест за дебош, кажется. И вот она, как называют таких людей, скорее всего, была "уткой", которая доносила на людей. Она сама выводила на разговоры о задержании, о причинах ареста, о деятельности активистов в целом. Эта женщина говорила, что она вообще "обычно не по политике сидит", но вот сейчас первый раз попала по политике. То есть она пыталась всеми способами затесаться в наши ряды. Но мне было очень странно слышать вопрос от человека, который говорит, что он здесь "по политике", кто такой ГУБОПиК. Серьёзно?
Когда меня оттуда возвращали обратно в камеру № 15, то мы с девочками с этой "блатной" камеры пёрли всё, что можно: журналы, ручки, книжка Есенина, остатки мыла в контейнере, шампунь, наволочку. Понятно, что не всё удалось пронести, но всё же. Это было перед Пасхой, поэтому я вернулась в камеру как Пасхальный кролик с дарами. Девочки обрадовались, что можно будет помыть голову шампунем, потому что они мыли голову настойкой воды на хлебе в бутылке. Я такое не пробовала, но девочки говорят, что это не помогает, но создаётся иллюзия того, что ты что-то делаешь с волосами. Какое-то время удавалось все прятать, но потом у нас всё позабирали во время проверки камеры.
В камере мы делали зарядку. Мы постоянно воевали, чтобы нам открыли кормушку и пустили немного свежего воздуха, потому что было очень душно, девчонки сидели в лифчиках, обливались потом. Кому-то становилось плохо – сложно было докричаться до медперсонала".
"Как это я 12-я в двухместной камере?!"
Отношения сотрудников ЦИП и ИВС минчанка описывает как хамское и неуважительное:
"Их обращения сводились ко всему спектру однокоренных слов к матным словам, обозначающих гениталии".
"Политических не называют политическими. Они называют нас контрольными. У нас на всех документах стоит буква К, что значит политический. Очень интересно было наблюдать, когда по ошибке людям ставили "К", и он попадал к нам в камеру с такими условиями содержания. Девочка, которая так попала, была очень удивлена: "В смысле? Как это? Это же двухместная камера. Как это я 12-я в двухместной камере?!" У людей ломались шаблоны. Такие люди, которые бывали здесь раньше, но сейчас случайно попали к политическим в камеру, очень удивлялись, что нету прогулок и душа", – отмечает девушка.
"Можно я опущу окно и скажу им, чтобы меня не ждали и шли домой?"
Минчанка рассказывает, что за почти месяц под арестом, она только один раз заплакала – старалась держаться юмором. Но когда её перезадержали и провезли на машине мимо родителей и не разрешили сказать, чтобы те её не ждали, девушка не смогла сдержать слёз:
"Мы старались шутить больше, потому что без юмора ничего не вывезешь. У меня там была напарница по шуточкам – мы на двоих раскидывали, чтобы поддерживать как-то боевой дух. Потому что девочки, кто морально послабее, им очень сложно. С нами была девочка, которая оказалась просто не в то время не в том месте, поэтому её на три срока пустили. Она рыдала всё это время – такой эмоциональный тип человека. А в камере происходила цепная реакция – одна начинает рыдать, а все остальные невольно подхватывают, если не переключать.
Меня на слезу пробила только один раз, когда меня перезадержали и везли на машине мимо родных и друзей. Я вижу, что мои родители ещё не ушли, они меня ищут, ломятся в те двери, чтобы узнать где я и почему не выхожу. А я в это время сижу в машине, в которой меня скатали в РУВД и обратно, сижу перед воротами Окрестина и говорю: "Можно я опущу окно и скажу им, чтобы меня не ждали и шли домой?" Не позволили".
"Мама Василия [Парфенкова] говорила, что готова отсидеть, но за дело, а не за это…"
Минчанка с тяжестью вспоминает истории некоторых своих сокамерниц. Вот одна из них:
"За каждым человека, который попал на Окрестина, стоит целая история. Расскажу историю двух женщин, которые со мной прошли первый срок. Это мама и сестра калиновца Василия Парфенкова, который недавно погиб в Украине. Суд над ними проходил очень тяжело – мы слышали, как их судили по скайпу. За ними приехали шесть или восемь человек в полном обмундировании, провели обыск. Их обвинили в неповиновении сотрудникам милиции и в том, что они якобы напали на тех, кто их задерживал. Там женщины достаточно хрупкого телосложения, мать Василия в почтенном возрасте, ей, кажется 67 лет, как они могли напасть? На суде они плакали и говорили, чтобы они не шили им то, чего не было на самом деле. Мама Василия говорила, что готова отсидеть, но за дело, а не за это… К ним стабильно приходили с обысками, как я поняла, каждые полгода. У нас у всех ком в горле был. Было сложно слушать этот суд, очень сложно".
"Дают задания, и ты их должен выполнять", — о вербовке
Минчанка вышла на свободу под условием сотрудничества с губоповцами. Соответствующие документы она подписала прямо в ЦИП за решёткой:
"Меня записали на видеокамеру, где попросили в свободной форме всё рассказать, но при этом я была за решёткой. Это, конечно, был очень "непринуждённый" монолог. Какое давление – месяц на Окрестина", — иронизирует минчанка.
"Вообще "работать" по тебе начинают с первого допроса: накидывают все темы и смотрят на твою реакцию. За эти два года они поднабрались опыта по допросам. Наверное, я где-то допустила эмоцию на один из вопросов, поэтому начали более конкретно разговаривать. Если ты не отвечаешь на вопросы, то отправляют "подумать" на Окрестина.
Дают подписать документы о добровольном сотрудничестве, где сказано, что я обязуюсь сообщать любую важную информацию. Потом дают задания, и ты их должен выполнять. Например, ходить на встречи с нужными людьми с диктофоном".
Девушка вышла с первым заданием и с псевдонимом, но не выполнив его, покинула Беларусь. Теперь она находится в безопасности.