Блог Алеся Беляцкого: МУЗЕЙ. Богданович был не такой, как все, для нас он был лучший

Правозащитник и литературовед Алесь Беляцкий, который с 14 июля находится в заключении по политически мотивированному уголовному делу против "Весны", пишет воспоминания о музее Максима Богдановича, где он работал директором с 1989 по июль 1998 года.

Максим Богданович хорошо понимал уникальность своей поэзии, ее ценность для белорусов

В конце 1989 года, буквально через месяц, как меня выбрали директором музея, мы поехали в Крым. Перед этим была изготовлена и отправлена в Ялту мемориальная доска, посвященная Максиму Богдановичу. Заказывал изготовление доски еще прежний директор Леонид Ходкевич. Открывать ее выбрались писатель Сергей Понизник, архитектор Муромцев и я. Доску установили на здании санатория Черноморского флота. На ней вместе с изображением Максима было написано, что на этом месте в мае 1917 года стоял его дом.

Мемориальная доска Максиму Богдановичу в Ялте

Заселил нас прямо в этот же санаторий его работник в форме полковника. Командование Черноморского флота дало согласие на мемориальную доску. Ничего уже не напоминало о том, что здесь когда-то проходила ялтинская улица, что здесь стоял дом, обмазанный глиной и побеленный известью. В нем Максим Богданович написал свои последние строки:

Ў краіне светлай, дзе я ўміраю,
У белым доме ля сіняй бухты,
Я не самотны, я кнігу маю
3 друкарні пана Марціна Кухты.

В этом лаконичном четверостишии — подведение итогов такой же короткой жизни. В 25 лет творческий человек только становится на ноги, а ему приходилось уже прощаться с этим светом. Скромная книга стихов "Вянок", напечатанная на желтой жесткой бумаге. На белорусском языке в то время вышло может с десяток стихотворных сборников: Франтишек Богушевич, Цётка, Янка Купала и Якуб Колас. Максим Богданович хорошо понимал уникальность своей поэзии, ее ценность для белорусов, преимущественно крестьянского народа. Не зря ведь он незлобно шутил над своими соотечественниками, белорусскими поэтами за их неспешный "прогресса ход".

Паўловіч сентыменталізмам
там нас уздумаў частаваць,
а пан Купала рамантызмам
сімвалістычным дзіваваць...      

Максим Богданович осознавал, что его поэзия за руку заводит белорусов в европейский культурный дом.     

"Вянок" был единственным любимым, скромным и неброским ребенком.

Обо всем этом думал я, когда ходил по ухоженным тропам санатория, обсаженным темно-зелеными туями. Снега в Ялте еще не было.

Мы встретились также с редактором крымской газеты, улыбчивым белорусом из Могилевщины. Он рассказал, что в Крыму живет несколько тысяч белорусов. На открытие доски пришел также Николай Аврамчик с женой. Седому, высокому, худому и энергичному со стальными зубами Николаю было уже лет 70. Он рассказал, что после плена, во время которого он работал на угольных шахтах во Франции, у него слабые легкие, не хватает воздуха. Поэтому с октября по март живет в Крыму. Дышал Аврамчик действительно тяжело, его легкие гоняли воздух, как кузнечные меха. Николай был знаком с Сергеем Понизником. Они оживленно по-дружески говорили друг с другом. Микола Аврамчик среди прочего упомянул известную историю с писателем Алексеем Карпюком.

"И я тоже работал на шахтах, как и он, — немцы платили нам какие-то копейки, хоть мы и были пленники. Мы расписывались за них в ведомости. Но ведь мы работали в шахте не по своей воле", — убеждал он нас.

Было видно, что эта история давно и болезненно беспокоила его.

Сергей Понизник, подчеркнуто интеллигентный, еще молодой, с усами и бакенбардами, был похож на модного поэта. Я знал, что в 70-е годы у него были проблемы за белорусские взгляды, что к этим проблемам будто бы приложила руку его бывшая жена, поэтесса Евгения Янищиц. С ним мне было просто и легко, потому что думали мы практически одинаково.

Архитектор Муромцев, который помогал еще поставить памятник Максиму Богдановичу около Театра оперы и балета в Минске, был русским, но вписался в белорусскую культуру и делал, что мог.

Вскоре развалилась советская армия. Полагаю, что здание санатория перешло к украинскому флоту. Затем санаторий, скорее всего, перенял российский флот. Не знаю, какова участь этой доски. Обозначает ли она еще события давно минувших дней и память о белом доме в старой Ялте, последнее пристанище "бессильного поэта".

27 сентября 2021 года 

P.S.: Ходили мы и на Старое городское кладбище в Ялте. Небольшая, серая, потемневшая от времени стела на могиле поэта была "модернизирована". Надпись на памятнике была разрисована масляной краской в васильки. Выглядело не очень. В Минске я рассказал об это девушкам. Вера Микута и Татьяна Шубина громко возмущались такой самодеятельностью. От них я узнал, что это работа Ольги (Елены) Лапицкой, о которой я расскажу позже. Она специально ездила в Крым ухаживать за могилой Максима Богдановича.     

До конца жизни она [Ольга (Елена) Лапицкая] оставалась сама собой

Ольга (Елена) Лапицкая, которая разрисовала памятничек Максиму Богдановичу в Ялте, была частой гостьей музея и перед открытием экспозиции для посетителей, и после. Ей было за 70, пожилая женщина, одетая с претензией, седая, лицо в глубоких морщинах, она выглядела очень старой. Ко всему у нее был дефект произношения. Когда она что-то говорила, понять ее было тяжело. Тогда она писала на бумажках, которые всегда носила с собой. Госпожа Лапицкая старалась общаться с Верой Микутой, Татьяной Шубиной, насколько у них хватало терпения, или просто проходила в фойе музея, отдыхала там, что-то думала свое. К Максиму Богдановичу у нее было особое отношение. Она жила одна. Когда девчата уставали общаться с ней, Ольгу (Елену) отсылали ко мне. Она писала мне записки всегда по-белорусски, а я терпеливо отвечал ей. Ольга (Елена) писала довольно прозрачные любительские стихотворения. "Невестой Богдановича" называли ее мои коллеги. Она боготворила Максима Богдановича, каждый год ездила в Ялту на его могилу, убиралась там, подрисовывала на памятнике васильки. В музей она приходила как в дом Максима.

Памятник на могиле Максима Богдановича в Ялте

Мы, молодые, жизнерадостные, веселые не понимали ее. Это я понял уже позднее. Мы не знали тогда, что Ольга (Елена) скрывала страшную и печальную тайну своей судьбы и судьбы своей семьи. Вера Микута рассказывала, что Лапицкая была репрессирована в сталинские времена. После того, как в 2000-е годы вышла с печати брошюра Михася Чернявского про Ростислава Лапицкого, почитав ее, мы с Полиной Кочетковой поняли, что Ольга (Елена) была его родной сестрой. Жалею, что я ничего не расспросил, не попросил, чтобы она записала свои воспоминания. Дочь священника и сестра Ростислава Лапицкого, искренняя белоруска, она не ожидала особенного внимания и почтения к себе. Никакие физические трудности, сломанная жизнь не вынудили ее отказаться от белорусчины, от любви к поэзии Максима Богдановича. До конца жизни она оставалась сама собой.  

Мы с юности любили Богдановича за его политическую незаангажированность

Советская критика и литературоведение имели способность вылущивать и отбивать любой интерес к белорусской литературе. Определенные подходы делали произведения писателей малоинтересными. Это ощущалось и в музеях наших больших Янки Купалы и Якуба Коласа. Я, конечно же, бывал в этих музеях и их филиалах в Вязынке и в Николаевщине. С Коласовской Николаевщины начинался в 1981 году, после встречи с художником Миколой Купавой, мой осознанный путь. Нам в музее Максима Богдановича посчастливилось избежать формального подхода. Этому, наверное, поспособствовала беда — ранняя смерть Максима Богдановича, которого судьба не заставила писать против своей совести.

В свой приезд в 1916 году в Минск Максим Богданович присоединился к партийной жизни и даже стал членом БСГ. Но об этом мало кто знает, да и его партийность никак не сказывалась на его творчестве, помимо общих пожеланий добиваться национального и социального освобождения. Он специально изучал историю славянских народов, чехов, словаков, украинцев, поляков, писал специальные очерки и конструировал политическое пробуждение и освобождение белорусов.

Ты не згаснеш, ясная зараначка,
Ты яшчэ асвеціш родны край.
Беларусь мая! Краіна-браначка!
Ўстань, свабодны шлях сабе шукай.

Но и он не мог предвидеть, какой это будет тяжелый и извилистый путь.

Мы с юности любили Богдановича за его политическую незаангажированность, за подчеркнутое внимание к форме стихотворения. Он был не такой, как все, для нас он был лучший.

30 сентября 2021 года

*Ответственность за содержание текстов, как и за правописание и пунктуацию, несут исключительно авторы блогов