Бывший политзаключенный Артём Хващевский: «Использовал время максимально возможно в тех условиях»

Бывший политзаключенный Артём Хващевский провел в неволе почти год. Его задержали 17 августа 2020 года, а 15 января 2021 года осудили на год лишения свободы по ст.342 Уголовного кодекса. С учетом пересчета срока он вышел на свободу 3 августа 2021 года. Сейчас Артём вернулся в Польшу, где жил последние девять лет. Он продолжает работать в своей компании, которая занимается анализом футбольной статистики для матчей польской лиги.

Артём рассказал «Весне» о времени в заключении, условиях в разных местах и изменениях, которые с ним произошли.

«Перемены в любом случае будут»

Меня задержали на следующий день после первого большого марша. Наверное, так обычно происходит у всех: взрыв мозга, непонимание, что и зачем случилось. Первые два-три дня — самые сложные психологически. Потом я настроился использовать время максимально возможно в тех условиях и заниматься делами, до которых не мог дойти на свободе: учил английский, читал книжки, занимался в камере спортом, общался с людьми, которых было довольно много. Особенно в СИЗО мне попадались камеры с нормальными людьми, почти все время было много политических. Чуть сложнее в общении стало в колонии. Конечно, отношение к ситуации во многом зависит от настроя и срока.

Когда на суде мне запросили год, я понимал, что, скорее всего, его и дадут. После приговора появилось облегчение: до конца срока оставалось всего чуть-чуть. Тем более, мне было с чем сравнивать: я находился в камерах с людьми, которым светит по 3-5 лет. Но когда прозвучал приговор, все равно был комок в горле. Немного обидно, что ты беззащитный: никакие законы не работают, ты ничего не можешь сказать и сделать. Сегодня приходится терпеть и ждать.

Я бы не сказал, что вышел в совсем другую страну. Еще до моего задержания на Марше 16 августа казалось, что все будет по-другому. Уже тогда были ощущения, что необратимый процесс запущен: то, что они сделали, снято и увидено, назад пути нет. Сейчас в моих ощущениях ничего не изменилось — появилась еще большая уверенность в этом. Сомнения остались лишь в том, когда это произойдет. Если тогда казалось, что это будет скоро, сейчас кажется, что это может затянуться. Если в 2010 году после суток мне было немножко обидно, что вышло столько людей — и на следующий день все закончилось, ведь казалось, что завтра грядут перемены и все будет по-другому. И потом ты попадаешь на сутки и думаешь: что это было, зачем? Ощущалось разочарование. Теперь понимаешь, что все по-другому, тут задействованы все слои населения, всем надоела эта ситуация. Поэтому перемены в любом случае будут.

«Пытаются усложнять жизнь»

В разных местах содержания под стражей были разные условия. До суда на Володарского — хорошие. Даже если у сотрудников была заметна провластная позиция, у них было уважение к человеку, с тобой разговаривали вежливо. Потом около двух месяцев во время рассмотрения апелляции находился в Жодино — там было похуже: сотрудники ругаются матом, как к человеку относятся к тебе плохо. Перед колонией на девять дней я заехал в витебское СИЗО — наверное, там были самые ужасные условия. В том режиме ты вообще не человек — ты никто. Если на Володарке и в Жодино было реально на что-то пожаловаться, то в Витебске нельзя было вообще отзываться даже словом — иначе будет плохо не только тебе, но и всей камере, и потом все будут против тебя.

Свободнее ли чувствуешь себя в колонии? Да, если ты не политический. Как и в 2014-2015 годах для осужденных по «наркотической» статье 328 УК, сейчас они стали закручивать гайки и по указке усложнять жизнь для политических. Для них — самая плохая работа по 5-6 дней в неделю, на которой обычные заключенные работают по трое суток. Время забирают полностью, поэтому такая свобода и не ощущается. В СИЗО в этом плане было гораздо лучше. Да, закрытое помещение, четыре стены, нет нормального света и воздуха, но времени — куча, и ты сам выбираешь, что и когда делать.

В ИК-1 обычный день выглядел одинаково. Подъём в 6 утра, зарядка, проверка около часа. Потом может быть свободное время чуть меньше часа. Потом идёшь на промзону: даже если там ты не сильно занят, туда нельзя ничего проносить — ни чай, ни книги. Возвращаешься около 5 часов, идешь на ужин — до проверки остается около часа. В это время, если у тебя есть силы, можешь заняться чем-то своим. Проверка занимает около 40-50 минут, все это время ты бессмысленно стоишь на улице. Не знаю, каково это выдержать в феврале, если даже в мае уже было прохладно. После проверки свободное время примерно с 20.20 до отбоя в 22.00. В это время ты постоянно выбираешь, чем заниматься: пойти заниматься спортом, поесть чего-то своего, почитать книгу или написать письмо. Многие идут заниматься спортом, потому что с утра можно заниматься, только если не идешь на «промку».

Моей работой было убирать территорию промзоны: летом это несложно. Нужно сгонять огромные лужи после дождя в водосток снегоуборочными щитами — вот так бегают 10 человек по асфальту и гоняют лужи. Еще нужно было убирать щепки, которые разлетаются по всей промзоне во время деревообработки, и кору деревьев, которая остается после доставок на складское помещение. Мы делали это специальными щетками, которые мы называли «пуделями» — выглядели они соответствующе. За эту работу после вычета проживания и питания, насколько я понимаю, на отоварку закидывали рубля два. «Баландёры» получают больше — около 30 рублей, но у них рабский труд: они работают 7 дней в неделю, вставая в 5 утра и возвращаясь в 8 вечера.

Но вместе с деньгами, которые переводили мне на счет, мне хватало. Мне можно было тратить шесть базовых в месяц — это 174 рубля. Качество еды в колонии неплохое для таких условий — лучше, чем в СИЗО. Я просил не передавать мне ничего, потому что понимал, что могу обойтись без этого три месяца, а политических там часто лишают посылок за какие-то нарушения. К тому же, сейчас все больше стали подводить политзеков к «злостникам» — злостным нарушителям, которым нельзя ничего передавать, которые могут тратить только две базовые в месяц. Обычно «злостником» становится тот, кто уже побывал в ШИЗО и снова получил какое-то нарушение. И если, когда я был в колонии, «злостников» была треть от всех политических, то от человека, который вышел после меня, я узнал, что за этот небольшой период изменилось многое: теперь их гораздо больше. Такими вещами пытаются усложнять жизнь.

«Если будет нужно, за тобой придут и запишут нарушение»

«Единица» (ИК №1 — прим.) вообще считается самой плохой по режиму из всех, я слышал об этом от людей, которые побывали во всех колониях. Но еще в 2015-2017 годах все было намного хуже: там постоянно применялось физическое насилие, сейчас это редкость, хотя бывает, избивают до синяков. В отношении политических я слышал такое однажды — заключенного поставили на растяжку и пробили по ногам и телу, это было больше похоже на психологическое давление. С моральным прессингом сталкиваешься постоянно: они показывают, что ты ничего не стоишь и не можешь нормально ответить ни на что взамен. Потому что, если ты будешь пробовать что-то доказывать, сделают так, что ты перестанешь это делать. Фактически тебя ставят перед выбором: или ты живешь по их правилам, или тебе будут делать максимально плохо. Лишать писем и звонков, повесить нарушение — зацепиться можно за многое. Например, по режиму ты должен быть всегда в конкретной одежде и обуви, кроме личного времени (около 50 минут утром и час — вечером). Но после проверки в основном все идут смотреть телевизор, снимают ботинки, надевают тапочки, чтобы дышали ноги, и обычно никто никого не трогает. Но если будет нужно, за тобой придут и запишут нарушение. А если ты будешь в ботинках, найдут другое нарушение: неправильно заправлена постель, в тумбочке лежит на один конверт больше… Привыкнуть полностью к этому нельзя, но ты адаптируешься и стараешься избежать многого. Но не всегда это получается: не поздоровался с каким-то начальником, он обиделся — 10 суток ШИЗО.

Мне сложно ответить, зачем подобное давление. Наверное, пошел такой указ, а им показалось, что мы хорошо сидим, ведь в письмах мы пишем, что все хорошо. Стал ли я думать по-другому после этого? Абсолютно нет. Как и те, с кем я общался. Людей сажают в ШИЗО, делают «злостниками», а они смеются и спрашивают: «Ну и что? Что дальше?» Понятно, многое зависит от срока: чем больше сидишь, тем сложнее, это все накапливается. Это неприятно, но не так, чтобы сломать.

«В колонии я понимал, что мне пишут, но не получил ни одного письма не от родственников даже после освобождения»

Первое время после освобождения я специально не слишком входил в информационную повестку, чтобы не слишком грузить себя. Друзья и знакомые понемногу рассказывали мне новости и видео, чтобы я не пропустил самое важное.

Но и в неволе большинство новостей мы знали. Основные источники информации — адвокаты, телевизор, новые люди. Первое время, когда еще был на Володарского, многое показывали по телевизору, люди приходили к СИЗО и кричали что-то. Но все заключенные — как политические, так и неполитические — понимают, что в новостях по госканалам показывают бред. Даже пропаганда сделана некачественно. Но когда смотришь их, переворачиваешь на 180 градусов — особенно когда они показывают, как кто-то злится, кричит, происходят какие-то ротации. По таким вещам понимаешь, что что-то происходит. Поэтому на свободе меня в принципе ничего не удивило.

В СИЗО еще приходили письма, это было хорошей поддержкой и подпитывало. Ты понимаешь, что все не зря, ничего не остановилось, все продолжается. Но сначала с письмами начались проблемы в Жодино — например, не дошло ни одно из четырех писем брата. Или письма от жены, которые она отправляла из Польши через письмо.бел приходили через 5 недель. Тяжело поддерживать нормальный контакт, когда тебе приходит письмо 5-недельной давности: пишешь об одном — приходит письмо о другом; хочешь узнать, что происходит сейчас — узнаешь из письма через месяц, когда уже обсудил это с мамой по телефону. Когда приехал в колонию, сразу вызвали и сказали, что письма я ни от кого не из родных получать не буду. Поэтому там переписка у меня была стабильная, но только с мамой, женой и братом. Я, конечно, понимал, что мне пишут, но не получил ничего даже после освобождения.

Плюс к этому в «единице» политическим плохо дают звонки и свидания. Видеозвонки не дают и вовсе, очень сложно выбить длительное свидание. Если обычно все ходят на звонки отрядом по расписанию, то политические ходят с опером, когда у него есть свободное время. Я за два месяца сходил только дважды, и один раз мама не взяла трубку, потому что не увидела звонок. То есть ты даже не можешь предупредить родных, когда ты будешь звонить. По времени на звонок дают 7-10 минут, изначально нет перечня запрещенных тем, но они существуют на уровне «все всё понимают». Весь разговор рядом стоит опер и слушает. Короткое свидание взять проще, но я сразу сказал маме, что с моим сроком нет смысла ехать поговорить через стекло на эти 4 часа.

Но я знаю, что так строго не везде. В ИК-17 в Шклов Артёму (друга Артёма Хващевского — Артёма Савчука — осудили на 4 года колонии по ст.293 УК. — прим.) доходят письма, пусть и не все. Он может общаться видеозвонками с родственниками, работает на швейном производстве — это считается достаточно престижной работой. Не представляю, чтобы на нее попал политзаключенный в «единице». Но, конечно, как мне показалось, у Артёма грустное настроение. Когда мы были в СИЗО, казалось, что это долго не протянется. А сейчас приходит понимание, что это может затянуться до конца срока. Поэтому он немного жалеет о потраченном времени. К тому же в условиях, когда на тебя постоянно давят, ты не можешь получить нормальную работу, тебе постоянно не доходят письма.

Поэтому очень важно, чтобы про политзаключенных продолжали говорить на свободе. Приятно понимать, что продолжается движение, что люди поддерживают — значит, ты делал что-то не зря. Я бы не рекомендовал передавать передачи без согласования с родственниками, чтобы не закончился вес и политзаключенному смогли передать то, что ему действительно необходимо. Поэтому денежный перевод в СИЗО — неплохой вариант поддержки. Деньги на счету сохраняются, их отдают тебе, даже если ты их не используешь.

Поддерживают там общение с людьми и письма. В колонии нет новостей, поэтому настроение всегда поднималось, когда раз в месяц приходила единственная газета про экономику, в которой можно было почитать политические новости. Сейчас уже не уверен, что она приходит. Живешь в информационном вакууме. Поэтому если письма все же проходят, я бы по личному опыту советовал писать новости — необязательно политические. В мире выходят фильмы, что-то постоянно происходят — а у заключенных к этому вообще нет доступа. Если знаешь интересы человека, можно писать новости про это.

Писать ли про отпуск и хорошие впечатления? Я сам сейчас столкнулся с этим вопросом, когда писал письмо Артёму. Я думаю, это очень тонкий и индивидуальный момент. Мне было приятно, когда друзья прислали фотографию с дня рождения, когда жена прислала фотографию с рабочей поездки в Австрию. Они передавали мне привет своим настроением, своей фотографией. Да, я понимал, что тоже мог бы побывать там, но мне было приятно, что хотя бы они там.

«Тяжелее оказалось приспособиться здесь»

После освобождения очень классно, что можно распоряжаться своим временем самому. Первые мысли — классность от свободы, ощущение того, что ты можешь передвигаться, общаться нормально, говорить без цензуры, смеяться, шутить, а не делать исключительно то, что тебе говорят. Ты начинаешь больше ценить свободное время. Ведь когда его очень много, его не замечаешь, а когда твоим временем распоряжаются в заключении, то после освобождения думаешь о нем совсем по-другому и стараешься занимать его по-другому. Я точно стал вставать раньше, в 7-8, даже если дела начинаются во второй половине дня, больше занимаюсь английским, хожу на пробежку.

Тяжелее оказалось приспособиться на свободе, чем там: в заключении мало возможностей, адаптироваться довольно легко. А на свободе много всего: информации, занятий — сконцентрироваться сложнее. Отношения с родными, как мне кажется, не изменились. Я занимаюсь тем же, чем занимался до задержания — делаю аналитику по матчам польской высшей лиги. Пока не строим сильных планов. Даже возвращение в Беларусь будет зависеть от многих факторов, потому что решение принимаю не только я, но и жена-полька. Но вообще если бы не было желания вернуться, мы с Артёмом не выходили бы, наверное, в 2020 году. Мы выходили, потому что, естественно, мы бы хотели жить в Беларуси. Но я живу в Польше уже 10 лет, здесь свой быт, поэтому возвращение зависит от многих факторов. Время покажет.

Артём Хващевский живет в Польше с 2011 года: после того, как их с другом Артёмом Савчуком задержали на сутки после Площади-2010, они отсидели на Окрестина и уехали по программе Калиновского. Артём Хващевский окончил Академию физического воспитания во Вроцлаве, параллельно работал тренером в молодёжном футбольном клубе. Из-за травмы завершил работу тренером и занялся анализом статистики матчей польской лиги в фирме InStat Football.

В прошлом году оба вместе приехали в Минск на свадьбу одноклассника. 17 августа их задержали по подозрению в организации массовых беспорядков. Артёма Савчука осудили на четыре года лишения свободы в колонии строгого режима, Артёма Хващевского — на год лишения свободы в колонии общего режима.