Свидетельствуют потерпевшие: «Пока он рвал на мне одежду, бил и оскорблял, я сдержанно спрашивала, почему он позволяет так вести себя»
Иллюстрация с сайта eurasia.amnesty.org
Правозащитный центр «Весна» и Всемирная организация против пыток (OMСT) продолжают документировать случаи пыток, жестокого, бесчеловечного и унижающего обращения в отношении участников протестных выступлений, которые прошли в Беларуси в 2020 году. Некоторые свидетельства людей, переживших пытки и насилие, будут публиковаться на нашем сайте как доказательства преступных действий со стороны силовиков.
Год назад, 25 октября, Александру (имя изменено) задержали, когда она пряталась с подругами в чужом подъезде после разгона мирного марша в Минске, едва не удушили собственным платком, повредили плечо. Девушка рассказала свою историю задержания «Весне».
Я шла по улице Орловская в Минске, где проходил красивый марш. Когда мы уперлись в кордон силовиков, стали расходиться. И тут нам в спины полетели гранаты. Они взрывались прямо в ногах, обжигая лицо. Началась паника. Мы оказались в эпицентре. Было страшно и громко.
Мы забежали в ближайший двор и спрятались за машину. Нас начали окружать люди в балаклавах, с оружием. Один заметил нас, уложил лицом в землю, наставив автомат. Посмотрел оценивающе на наши лица, и решив, что мы выглядим слишком юно, ушел.
Мы остались во дворе, не понимая, как действовать дальше. Было страшно бежать, потому что стреляют в спины (позже, в РУВД, мы встретили парня с простреленной ягодицей). Сели на лавочку, наивно полагая, если будем мирно сидеть, нас не тронут. Тогда мы еще не знали, что людям в балаклавам все равно, кто ты и как тут оказался.
Мы были растеряны, руки дрожали. Но заметили, как в соседнем доме открылась дверь подъезда, вышел пожилой мужчина и, будто невзначай, кивнул нам. Укрытие! Мы медленно пошли к подъезду, который для нас открыли. Но в ту же секунду с верхнего балкона этого же дома раздался женский крик:
— Не впускай этих мразей в наш дом!
Мы не обратили на это внимания, увлеченные возможностью спастись. Зашли в подъезд. В квартиру к дедушке не пошли, решили остаться на лестничной площадке, на случай, если будут проверять квартиры. Мы знали, что такое уже было и может повторится, поэтому не хотели ставить под угрозу нашего спасителя. Спрятались под лестницу, в самый темный угол, и не шевелились. Ждали, пока все закончится и все разойдутся.
«Он схватил меня за платок, стянул потуже на шее и поднял. Мои ноги еле касались земли кончиками пальцев»
Но, даже сидя под лестницей во тьме, мы слышали, как женщина с балкона продолжала кричать. Но теперь она кричала не нам, а людям в балаклавах:
— Трое мразей в моем подъезде! Позвоните в мою квартиру, я лично открою вам дверь! Их надо воспитать!
К дому подошли силовики в балаклавах, без опознавательных знаков, позвонили в домофон, и та женщина открыла им дверь. В подъезд влетело около пяти человек с оружием и включенными фонариками. Мы затаили дыхание, прижавшись друг к дружке. Грубый крик, и силовики стали слепить своими фонариками, и унижать, даже еще не понимая, кто сидит под лестницей:
— Выходите сами, петушары, иначе вам конец!
Мы вышли, три маленькие девочки против пяти разъяренных «балаклав».
На мне был красный платок, повязанный на голову, но я спустила его на шею, чтобы не привлекать внимание. Красный цвет сейчас работает, как тряпка для быка: конечно же его заметили, и разозлились!
Один из силовиков, самый разъяренный, схватил меня за платок, стянул потуже на шее, и поднял. Мои ноги еле касались земли кончиками пальцев - таким образом он выводил меня из подъезда. Я начала постукивать его по руке, давая понять, что не могу дышать, что я сдаюсь и не сопротивляюсь.
Но ему было все равно. Он продолжал на меня кричать, брызгая слюной, но я уже ничего не слышала, воздух заканчивался, и помутнело в глазах. Он бросил меня на землю, поставил на колени. Упираясь носом в землю, я слышала, как его соратники удивлялись такой жестокости. Как же сильно можно разозлить человека платком!
Пока я стояла на улице, моих подруг отвели в автозак. Ко мне подошел другой мужчина в маске, аккуратно поднял под руку и тихонько повел к автозаку: «Мне жаль». Видимо, видел, как меня выводили из подъезда.
«Все вокруг напоминало какой-то жестокий сюр: кровь, зубы, обмороки, видеосъемка, насмешки со стороны сотрудников РУВД»
Нас привезли в РУВД. Сначала мы все дружно переступили какое-то полуголое тело перед входом, а затем нас поставили лицом к стене. Так мы простояли 12 часов.
При описи вещей мой красный платок изъяли. Я спросила:
— А у нас в стране запрещен красный цвет?
Ответили, что да. Я отшутилась:
— А если на мне красные трусы?
Сказали, что и их снимут.
Затем была череда допросов, снятие отпечатков пальцев, видеосъемки, размазанная на стенах кровь. Вокруг постоянно крутилась девушка с камерой, раздражая своими попытками «правильно» выбрать людей для «интервью». Сотрудники постоянно советовались, кого же записать. Мы заметили, что отбирали задержанных из разных городов, разных профессий, разных по типажу. Отказаться от «домашнего видео» было нельзя.
Все вокруг напоминало какой-то жестокий сюр: кровь, зубы, обмороки, видеосъемка, насмешки со стороны сотрудников РУВД. В какой-то момент я не выдержала и сказала вслух, хоть нам и не разрешали разговаривать:
— У вас тут, кажется, человек умер!
Тот самый полуголый человек лежал прямо у моих ног. И к нему никто не подошел. Мне стало казаться, что он больше не дышит. Сама я ему помочь не могла: мне нельзя было отходить от стены, поднимать голову, разговаривать. Но я рискнула громко сообщить.
Сотрудники только посмеялись, но на всякий случай решили проверить. Кажется, вату с нашатырным спиртом ему засовывали глубоко в нос раза три, и он никак не реагировал. Сотрудник РУВД, который отчаянно пытался привести человека в чувство, начал ему нервно угрожать:
— Если ты притворяешься, ты труп!
Полуголое тело еле пришло в сознание. Как оказалось, это был несовершеннолетний мальчик, который страдал диабетом. У него был приступ, но никто не реагировал, его просто переступали несколько часов.
Он оказался едва ли не единственным, кому помогли в тот вечер. В этом коридоре было много пострадавших: парень с выбитой челюстью, что все 12 часов держал сломанные зубы в руке, кровь текла изо рта. Парень с прострелянными ягодицами заливал пол красным. И еще много избитых парней. Девушек почти не трогали. Почти…
«Я сидела в шоке, с комом в горле, не понимая, почему один взрослый мужчина меня бьет, а другой спокойно смотрит на это»
Меня повели на очередной допрос, по счету уже четвертый или пятый. Мы общались с важным дядей-следователем точно так же, как и на предыдущих допросах: сколько мне платили, кто мой координатор?
На каждом из допросов я пыталась вести адекватный диалог. Но в этот раз мне помешали. В кабинет вошел мужчина, он не представился. Закурил. Слушал. Что-то в моем рассказе ему не понравилось: внезапно начал кричать, рвать на мне одежду и бить кулаком в плечо! Бил и кричал, что я «тупая п***да».
Я решительно настроилась не плакать. Эти люди не достойны моих слез. Я собрала всю себя в одно большое терпение, очень сдержанно и внятно спрашивала, почему он позволяет так вести себя со мной.
Он, кажется, не слышал, был увлечен избиением. Я собрала еще раз всю свою волю и повторила. Он перестал меня бить, заметив, что я не реагирую так, как ему хотелось: не кричу, не плачу, не молю о пощаде. Успокоился, и отошел от меня. Второй, с которым мы общались, усмехнулся и сказал:
— Ну что ж, такие вот злые дяди у нас тоже есть.
Я сидела в шоке, с комом в горле, не понимая, почему один взрослый мужчина меня бьет, а другой спокойно смотрит на это. Почему на каждом своем допросе я говорила, что меня душили, а надо мной забавляются: «ну не задушили же».
Выходя в коридор из кабинета, я сдерживала слезы от боли, уже чувствуя, что мое плечо беспощадно выбито. Затем был показательный перформанс для «домашнего видео»: нам вынесли стулья, чтобы мы могли сесть и показать, что с нами хорошо обращаются.
Боль в плече перемешалась с волнением за брата, который остался на Орловской. Я не знала, получилось ли у него убежать, в порядке ли, где он будет ночевать сегодня ночью, ведь что ключи от дома у меня. Права на звонок не было. Права на права человека тоже не было. На все наши просьбы зачитать нам права, смеялись в лицо и говорили, что мы пересмотрели американских фильмов.
Потом нас отвели в обезьянник — бетонную клетку, где есть только одна бетонная скамья. Девочек и женщин в камере много, места всем не хватает. Я сидела на полу, меня мучила жажда и страх того, что будет дальше. Я не знаю, сколько часов провела в темноте, дикой вони и жутких криках из соседней камеры.
«На Окрестина сотрудники почему-то считают себя богами. Надзиратели называли нас по-разному, но ни одно из этих слов не было похоже на человеческое»
Утром нас повезли на Окрестина. Раздели, осмотрели, распределили по камерам. Я попала в камеру, где не было свободного места, но меня хорошо приняли, покормили передачами, уступили место поспать. На следующий день перевели в другую камеру.
Кормили плохо. Давала горстку скисшей каши и интересовались, вкусно ли. Двое суток я почти ничего не ела, пока волонтеры не передали спасательные печенье и воду.
Там, на Окрестина, сотрудники почему-то считают себя богами. Надзиратели называли нас по-разному, но ни одно из этих слов не было похоже на человеческое.
Нам оставалось ждать суда. Но он проходил так же абсурдно, как и все тут: по скайпу, на телефоне одного из сотрудников. При этом ему постоянно названивала подруга, это прерывало судебный процесс и жутко раздражало судью. Кто меня судил — не помню, судья не представилась и была в маске. Моим свидетелем была… записка от некого Иванова Ивана Ивановича. А саму меня никто не слушал. Меня осудили по двум статьям: 23.34 и 23.4 КоАП.
На следующий день после суда меня куда-то повели. Я зашла в камеру, где было двое мужчин. Надзиратель закрыл дверь и ушел. В комнате — только я и они. У меня нет ни прав, ни правды, у них — власть и безнаказанность.
— Ну, заходи, подружка, — с усмешкой сказал один из них. — Как думаешь, на годика три тебя посадим?
Я не понимала, что происходит, но сейчас явно все зависело от настроения этих двух, которым ничего не стоит поставить в бумажку нужную галочку — и я проведу ближайшие годы за решеткой.
Мне пытались нарисовать ст. 342 УК, якобы за то, что я бросала камни в здание РУВД. Но меня не было в это время там, и это есть во всех пяти протоколах, что я подписала.
Они долго меня разглядывали, и в итоге я услышала:
— М-да, ты, конечно, не похожа на дебоширку.
Они оценили меня визуально. В тот момент поняла, что будь я покрупнее, погрубее, например, с пирсингом, странной прической, то я бы подошла на роль «террористки», которая публично за все ответит.
Меня отпустили, а вот девочка, которая шла за мной, не смогла выйти из той комнаты, пока не подписала нужную бумажку. Искать защиты и справедливости там было бесполезно.
Я пыталась защитить себя! Пыталась добиться правды, хотя бы по той статье, которая была приписана мне нечестно. Меня душили и унижали, а в протоколе написали, что я сопротивлялась, упиралась ногами в землю, кричала и рвала форму на сотруднике.
Я потребовала обжаловать решение суда. У меня есть это право, сама судья сказала. Но оказалось, что право-то есть, но вот если нет ручки, бумажки и конверта — ничего не получится. У меня не то что ручки и бумажки с собой не было, у меня ничего не было. Непонятно, у кого там просить помощи. И стоит ли? Можно оказаться вне милости у «богов Окрестина».
«Пришлось перепрограммировать мозг на режим «выживание»
На третьи сутки, в 6 утра нас всех собрали в прогулочном дворике — бетонном загоне с небом в сетку. Девочки отдельно, мальчики отдельно. Там мы простояли часов пять, без завтрака и утреннего туалета. Было холодно, конец октября. Пытались отвлечься от голода и холода пением, но был наказаны за эту идею.
Время тянулось бесконечно. Когда нас начали рассаживать по автозакам, стало понятно, что нас этапируют. Следующая остановка — СИЗО №6 г. Барановичи.
Страшно было ехать в «стакане» несколько часов: нас было двое, воздух быстро заканчивался. В голове только одна навязчивая мысль: если мы перевернемся, нас никто не спасет, потому что мы заперты в «стакане»!
Встречали «гостей» в СИЗО устрашающе: коридор мужчин с дубинами и собаками. Идти страшно. Голова кружится от нехватки кислорода и яркого света.
Но не били. Раздели, осмотрели. Сказала про на боль в выбитом плече и шее, врач ответил, что не готов к таким медицинским трудностям. Может дать активированный уголь. Пришлось перепрограммировать мозг на режим «выживание».
Условия новой камеры: подвал, бетон, параша. Ни горячей воды, ни выключенного или приглушенного света ночью. Подъем в 6 утра под «мы, беларусы, мiрныя людзі», душ раз в неделю, прогулка каждый день по 30 минут, ужин с фирменным блюдом «вареная рыба».
В «хате» коек всем хватало, уже неплохо. Передачки от родных, письма передавали. Тут уже мы были «девочками» и «дамами», а не «мразями» и «г***м», как на Окрестина. Пугали только в день заезда, а дальше уже не унижали. Местные сотрудники сами до конца не понимали, что происходит в Минске.
После освобождения расслабиться не получилось. Казалось бы, что все уже позади, но ко мне домой нежданно пришли с обыском, я все же стала подозреваемой по тому уголовному делу о «брошенных в здание РУВД камнях».
Мне пришлось уехать из страны. Спустя какое-то время удалось связаться с «Весной» и рассказать им свою историю. Мне предложили психотерапевта, который диагностировал ПТСР и занимался мной до психологического восстановления. Плечо удалось вправить, уже будучи в другой стране. Спазмы в шее продолжаются до сих пор. Каждый месяц на мое имя приходят письма из суда, с требованием оплатить странные нотариальные процессы. С банковских карт МВД списывает деньги, хотя все тюремные чеки были оплачены.
|
Калі вы пацярпелі ад катаванняў з боку сілавікоў ці сутыкнуліся з бесчалавечным і жорсткім абыходжаннем у СІЗА, парушэннем правоў чалавека — калі ласка, пішыце на: Telegram: @ViasnaDOC | Email: viasnadoc@spring96.org |
Другие истории потерпевших от пыток со стороны белорусских силовиков:
"Посмотрев паспорт, бить меня стали меньше". Свидетельствуют потерпевшие
