Блог Алеся Беляцкого: Допрос по-белорусски

7 апреля меня вызвали на допрос по уголовному делу, возбужденному против членов и волонтеров Правозащитного центра «Весна», БАЖа, БХК и независимого профсоюза РЭП. Дело было начато по печально известной, «народной» 342-й статье, которая звучит так: «Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок».

Это была третья попытка допросить меня по этому делу как свидетеля. Первые две перенеслись из-за моих поездок вначале на правозащитный кинофестиваль и на сессию Совета по правам человека в Женеве, а затем на форум Калиновского в Вильнюс, который был организован литовским сеймом. Каждый раз такая поездка была проверкой, могу ли я еще выехать из страны, и каждый раз после возвращения в Беларусь я попадал на обязательный десятидневный карантин. Поэтому следователь была вынуждена переносить допрос, хоть десятки моих друзей и знакомых уже прошли через него по этому мегаделу, а некоторые уже и не однажды.

В конце концов срок карантина окончился и пришла моя очередь. Допрос должен был проходить на Фрунзе, в центральном здании следственного комитета. Я с интересом смотрел на отлитую по спецзаказу чугунную решетку, которой был отгорожен центральный вход в здание, с эмблемами-картушами, на который по-белорусски написано: «Следчы камітэт». В флигелях здания по периметру изолировали фундамент: он был раскопан и густо намазан черным битумом. Крыльцо в правом флигеле, где располагался вход для посетителей, ремонтировалось. Рабочие меняли гранитные плиты на ступеньках. "Есть деньги у следственного комитета", – подумал я и позвонил в звонок на чугунной калитке.

– Слушаю, – спросил голос дежурного.

– На допрос! – громко ответил я.

Один из рабочих украдкой посмотрел на меня. Щелкнул замок и калитка открылась.

На этой же улице, на Фрунзе, стоит Дом литератора, который забрала у Союза писателей администрация президента, считай, что он сам. Так писателей наказали еще пятнадцать лет назад за нежелание петь панегирики и поддерживать во всем «великого» и «мудрого». Хамская власть в первую очередь уничтожает культуру.

А сколько там было проведено разных встреч! Там начиналась жизнь товарищества молодых литераторов «Тутэйшыя», в которых когда-то активничал и я. Там в первые месяцы существования собирался оргкомитет Белорусского народного фронта. Там я познакомился с Василем Быковым, Максимом Танком, Рыгором Бородулиным. Моя рука еще помнит теплоту их ладоней.

А сейчас мы идем по бесконечным коридорам бывшего военного госпиталя. В конце концов следственный комитет также выжил из этого здания исторический музей. С правого флигеля нам нужно пройти через центральное здание и попасть в левый флигель. Везде кабинеты, таблички с фамилиями следователей, доска почета и флаги в центральном холле, большие ксероксы на коридорах, возле которых стоят какие-то сотрудники и что-то копируют на их, небольшой холл со спортивными кубками и грамотами. Ведет меня широкоплечий мужичек с золотой цепью на широком загривке и в кожанке, переваливается с ноги на ногу. "Такому ночью под руку не попадайся", – думаю я. Наконец мы заходим в небольшой аккуратный кабинет. За обыкновенным не зарешеченным окном, за деревьями видна детская карусель, через дорогу – парк Горького.

Я здороваюсь со следователем. Она спрашивает мои личные данные и дает мне ознакомиться с правами свидетеля. Говорит она по-русски, я отвечаю по-белорусски. Мы сидим в масках. В этот момент, читая свои права в уголовно-процессуальном кодексе, я делаю заявление о том, что хочу, чтобы допрос прошел по-белорусски. Следователь немного растеряна и пробует убедить меня, что в Беларуси два государственных языка и что я не могу не знать русский язык, что она на вопросы по-русски будет записывать мои белорусскоязычные ответы. Я отказываюсь, говорю, что в жизни всегда разговариваю по-белорусски и должен точно понимать вопросы, чтобы ясно ответить на их. Она опять ищет аргументы, чтобы начать допрос по-русски, спрашивая в какой школе я учился. На что я немного поднимаю градус ответа, говоря, что это было так давно, что ее наверное тогда еще на свете не было. Наконец она кому-то звонит и говорит, что допроса не будет. Он переносится на послезавтра, и что следующий раз она будет готова провести допрос по-белорусски.

На завтра, когда эта новость разлетелась по телеграмм-каналам, некоторые из комментаторов расценили перенос допроса как победу, как будто Беляцкий утер нос следственному комитету. На самом деле победы в этом смысле я совсем не вижу. Это не было моей целью. Шутить сегодня со следственным комитетом то же, что дразнить гадюку. Это грязное уголовное дело против правозащитников “Весны” показывает, что следственный комитет превратился в орган политического преследования инакомыслящих.

Кто может оценить, сколько стоят сожженные нервы десятков моих друзей и их родных во время обысков и допросов? А угрозы и избивание правозащитников во время этой мега-операции, которую творили эрзац-команды ГУБОПиКа? А заключение коих коллег, которые сейчас сидят в СИЗО?

Но я победил в другом – отстоял право в этой нервной и хаотической ситуации оставаться самим собой. Белорусский язык для меня – не экзотика, не антураж. Сама же ситуация подчеркнула еще раз то ужасное положение, в котором он сегодня очутился.

Во время моего следующего похода в СК, 10 апреля, мои личные данные следователь записала по-белорусски, также по-белорусски мне дали прочитать права свидетеля. Допрос шел по-белорусски. Следователь с самого начала перешла на мову и, как оказалось, неплохо владела ей.

Повлияет ли этот случай на мой статус в этом позорном уголовном деле? Нет. Мы знаем, как быстро сегодня со свидетеля можно оказаться подозреваемым. Навряд ли суд будет самостоятельно принимать решение по делу “Весны”. Суд у нас еще тот… Но жизнь не оканчивается, и во всей этой сегодняшней мути нам важно сохранить себя такими, какие мы есть.

*Ответственность за содержание текстов, как и за правописание, и пунктуацию, несут исключительно авторы блогов