"За детей готов к любым репрессиям": Алесь Толстыко рассказал о своих сутках
Алеся Толстыко задержали возле дома 14 октября. Он прошел типичный для сегодняшнего белоруса путь “из РУВД в Жодино" и рассказывает, как это было: от электрошокера в бедро на Окрестина до содержания в камере для пожизненно осужденных в Жодино.
"Смотри в окно – папу воруют”
Алеся задержали 14 октября в 17 часов возле подъезда дома, где он живет вместе с семьей.
"У меня было предчувствие, – вспоминает он. – С дочкой попрощались не так, как обычно, потом на улице через тишину услышал, как движется автомобиль. Смотрю – остановился в конце дома. И сразу охватила ностальгия: так меня задерживали и по предпринимательскому движению в 2008, и по делу Куропат в 2018. Понял, что это за мной. Набрал сына, говорю: «Сынок, смотри в окно – папу воруют».
В Ленинском РУВД Алеся Толстыко ждал протокол за участие в акции 11 октября.
"Со мной разговаривали высокие здоровые мужчины – точно не сотрудники Ленинского РУВД, – говорит Алесь. – Ведь со всеми ленинскими мы знаем друг друга: они приезжали, когда мы собирались в цепи солидарности на районе, и даже предупреждали, когда приезжал ОМОН. Поэтому я отказался разговаривать с человеком, который не представился. Пока ждал возле дежурной части, потребовал, чтобы одну девушку отпустили в туалет, а другой – вызвали скорую, так как она была побита – и это выполнили”.
Дежурным в РУВД оказался майор – бывший сослуживец Алеся. Он попросил не трогать мужчину в бусе по дороге на Окрестина.
«В бусе даже рискнул попросить расслабить наручники на правой руке – и мне не отказали, – вспоминает он. – Те ребята в бусе все спрашивали друг у друга, кто сколько поспал. Ответы были – кто – три часа, кто – полтора».
"Майор, вы что-то путаете”
При приеме в ИВС на Окрестина Алесю отказали в врачебной помощи. Он предупредил, что у него высокое давление, на что фельдшер сказала: «Я не врач». В камере сидело восемь человек и стояла жара: окна были закрыты, ничего не проветривалось. Чуть позже задержанные добились, чтобы открыли хотя бы «кормушку». Алесь сразу принципиально отказался от еды.
"Утром нас с матом начали куда-то переводить, – вспоминает он. – Я сразу сделал замечание майору. Сказал: "Майор, вы что-то путаете. Я образованный человек, и я вам напоминаю: я еще даже не осужден, а временно задержан. А что будет, если я через пять минут освобожусь?" И он сразу сказал отвести меня в камеру. Потом оказалось, я пропустил 17 минут политинформации. Ребята сказали, что это была лучшая колыбельная”.
Суд состоялся в ИВС: на нем выяснилось, что на Алеся есть еще один протокол за второго сентября.
"Я почитал – и мне стало плохо, – говорит Алесь. – Скорую мне не вызвали, но врач оказала профессиональную помощь: часа два колдовала надо мной и не выпускала. Когда меня снова привели в камеру, парней уже осудили, и скоро мне тоже дали 15 суток по двум эпизодам. Я вздохнул с облегчением, так как уже насчитал себе не менее 25".
"Мы уже не избиваем – у нас другой путь для насилия”
Вечером Алексея перевели в ЦИП на Окрестина. В камере были открыты окна, а батареи нетоплены. На кроватях не доски – металл. Людям выдали тюфяки и велели спать в таком холоде.
"Но хотя можно было дышать-не то, что в ИВС, – улыбается Алесь. – На утро предупредили, что нельзя опираться, читать – мы читали и хохотали. А потом нас снова вывели из дома, и на выходе я заметил сотрудницу ЦИП, о которой все писали раньше, – блондинку Карину. У меня всплыли все кадры, и я спросил ее: “А, это ты та убийца, которая пытала наших детей, братьев и сестер?" Она согнула дубинку, пошепталась с капитаном, всех загнали в дом, а меня через три минуты пригласили "поговорить". Меня повели на первый этаж и в каком-то переходе сказали: ”Мы уже не убиваем и не избиваем, у нас другой путь для насилия над вами: мы включаем электрошокер, связываем руки и ноги назад и засовываем кляп в глотку, чтобы вы молчали, заткнулись и даже не стонали". Я знаю, что это такое: диафрагма не работает, ты задыхаешься, теряешь сознание. Потом приходишь в себя, осмысливаешь и снова теряешь сознание”.
Возможно, Алесь и пережил все это, но сейчас не может сказать точно: он потерял сознание, а выздоровел уже во внутреннем дворике ЦИП, о котором многие рассказывали еще после августовских задержаний.
"Я начал переживать все это на себе, – говорит Алесь. – Начал присматриваться к стенам и заметил, что через свежую краску проступают написанные, вероятно, кровью слова «Жыве Беларусь!» Наверное, их пытались закрасить для БТ или для какой проверки, но кровь просто так не отмоешь”.
В камере друзья сказали Алесю, что его не было 2,5 часа, и на это время весь этаж вывели покурить.
«И по сей день у меня растерзано небо, болят зубы и челюсти, – говорит Алесь. – Но вспомнить, что произошло, я не могу».
"Привели в камеру для пожизненно заключенных”
Потом Алеся этапировали в Жодино. Там на коридоре всем сказали взять вещи и бежать вперед. Опираться на стену – нельзя. Когда опаздывал – били по ногам.
"Самое тяжелое – лестничные проемы, – вспоминает Алесь. – Когда бежишь по ступенькам, кружится голова, а останавливаться нельзя. Так с нами бежал двухметровый парень, ему трудно было вписаться, и он рассек голову – его забрала скорая”.
Потом Алеся ждал сюрприз: его завели в камеры, которые были построены для пожизненных заключенных.
"Металлические двери, грязное состояние, свет не выключают даже на ночь, окна зашиты металлом, – так Толстыко описывает условия в камере. – Насчитали 3-4 вида тараканов. Но однажды меня посадили в карцер. Назначили старшим по камере, а парень помыл свои адидасовские кроссовки и в пакетик наверх в контейнер положил. Они сказали, это беспорядок, и направили старшего по камере – меня – в карцер. Там я сидел с психически больным человеком, он кричал и бросался на меня. Я попросил принести книжку, потому что не выдержу сам – принесли "Ведьмака".
Мужчина рассказывает, что отношение к арестованным зависело от изменения: было и хорошее отношение. Например, некоторые передавали передачи даже ночью, разрешали аккуратно курить и даже угощали сигаретами и передавали шоколад для девушек. Но в то же время когда привезли людей после воскресной акции, на них ездили на коридоре, читая рэп.
"Мы насчитали их много – около 400 человек, – вспоминает Алесь. – Людей тогда привозили всю ночь. Кстати, ориентировались во времени мы по поездам: один из узников знал расписание поездов на Жодино".
А один прапорщик запрещал Алесю пользоваться белорусским языком. Говорил, что пока он не научится разговаривать на нормальном языке, никто его здесь не услышит.
"Однажды мы начали кричать в камере “Лукашенко в автозак", – улыбается Толстыко. – После этого нам в камеру запустили газ. Мы начали задыхаться, текли слезы и сопли – все, как и описывают. Наверное, часа два отходили, потому что потом уже изменилась смена, и нам даже открыли кормушку, чтобы немного проветрить, и разрешили курить в "доме".
Последнее испытание активиста ждало уже на выходе: на пороге расстилают бело-красно-белый флаг, идут сами – и ты должен.
"Обо всех пытках я уже написал заявление в Следственный комитет, – говорит Алесь. – Конечно, я мог бы уехать в любой момент, но я уже пожил, объездил полмира, а теперь за детей готов к любым репрессиям”.
