Михаил Маринич рассказал "Комсомольской правде в Беларуси" о двух годах своего заключения

Михаил Маринич - человек, который был мэром Минска, министром внешнеэкономических связей, послом в Латвии, теперь известен тем, что отмотал срок в колонии строгого режима за то, что "украл" компьютеры сам у себя.

- Утром в пятницу, 14 апреля, я как обычно строем пошел в столовую с надеждой в последний раз отведать овсяной каши c килькой. Я не знал, когда меня отпустят, но надеялся, что это будет в это день. Неожиданно в 7.40 пришли конвоиры. Сказали собираться. Я все оставил в камере. Как был, так и вышел. На машине колонии меня отвезли домой. Проводили прямо до дверей квартиры.

- Да, я сильно удивилась, - вступает в разговор жена Татьяна. - В домофоне слышала голос Миши. С радостью открываю дверь, а там охранник. Что такое?! Я все два года думала, как его встречать. После того как суд принял решение о досрочном освобождении, все дни я проводила у колонии. Узнать точное время, когда мужа освободят, не получилось. Спешила утром в колонию, и мы чуть не разминулись. А вышло вот так. Я даже не приготовила ничего праздничного. Слава Богу, мы вместе.

- Как ваше здоровье?

- Последствия инсульта чувствую до сих пор. Хромаю на левую ногу. Рука плохо слушается. Поэтому каждый день делаю упражнения. Пью лекарства. Период реабилитации продолжительный - до полугода. Дотянуться до макушки было достижением. Я ведь не мог писать, говорить, ходить.

Из-за плохого освещения в камерах начались проблемы с глазами. Уже в колонии в Минске у меня помутнела роговица. Кератит привел к сильному ухудшению зрения. Ношу очки. Хочется быстрее почувствовать себя здоровым. Как раньше.

- Здоровье вы потеряли из-за стресса или вам помогли?

- При этапировании в оршанскую колонию у меня отобрали лекарства, необходимые для поддержки здоровья. Атенелол, аспирин и кардиомагнил мне прописали в СИЗО КГБ по результатам судебно-медицинской экспертизы. В Орше мне так и не дали лекарств, доведя до инсульта. После того, как случился инсульт, в течение недели отказывали в лечении. Только на восьмой день после того, как дело получило огласку, меня перевели в тюремную больницу в Минск. В Орше меня поддержали заключенные, которые пытались передать на волю информацию о моем состоянии здоровья. По-другому я не оцениваю: делалось все, чтобы меня морально и физически поставить на колени. Чтобы я был недееспособен. Это и сделали. Теперь у меня вторая группа инвалидности.

- Больному человеку не давать лекарств - это даже не нарушение прав человека. Это просто пытка, - возмутилась Таня. - Я приношу лекарства, а мне говорят: у нас все есть. Кричат на меня. Не дают информации о состоянии здоровья. Приходилось всего добиваться с боем: встреч, передач. Отказывали в элементарном. Зимой не хотели принимать теплую одежду.

- Были люди, которым вы доверяли, могли с ними поговорить?

- Большинство. И в СИЗО, и в зоне. В зоне даже лучше. Больше контактов с людьми. В СИЗО вообще нечеловеческий режим. Полнейшая изоляция. Просил английский словарь, книги. Не дали. Мол, можешь иголкой наколоть текст и передать на свободу. А в тюрьме чуть больше возможность общения. Тюрьмы переполнены предпринимателями, представителями интеллигенции и управленцами. За надуманные экономические преступления люди сидят до 10 лет.

- Много было обвинений в ваш адрес: пистолет, фальшивые деньги, секретные документы... Все, кроме украденных компьютеров, отпали. Как вы сами у себя украли технику?

- Все обвинения надуманные. Меня сначала незаконно задержали, а потом в течение 8 месяцев пытались сфабриковать какое-либо обвинение. Когда дело затянулось, просто выбрали один из эпизодов. Не важно за что. Меня просто надо было посадить за решетку. Что они и сделали.

- Вы не из тех оппозиционеров, которые выводят народ на улицу. Почему вас посадили в тюрьму?

- Власть опасалась моего участия в предстоящих парламентских и президентских выборах. Сегодня это уже очевидно. Поэтому меня изолировали. Своей общественной деятельностью я, в том числе, содействовал развитию малого и среднего бизнеса. А это основа среднего класса, который требует, чтобы с его мнением считались. Это подрыв диктатуры. Власть испугала моя растущая роль в гражданском обществе, среди номенклатуры и бизнеса.

- Чем будете заниматься теперь?

- Главное - восстановить здоровье. А идей выше крыши. Очень хочу создать правозащитную организацию. У нас в стране много незаконно осужденных людей. Хочу им помочь. В планах книга о тюрьме и своих мыслях в этот период. Там я делал много записей и пометок. Сейчас их надо свести, обдумать. Думаю, в 200 страниц уложусь. Что касается политики, мне кажется, должно прийти новое поколение общественных лидеров. Если позовут, приду на помощь. Просто так себя разменивать не хочу.

- А как же ваши президентские амбиции?

- Настоящий политик всегда должен уметь находить баланс между амбициями и ответственностью за результат. Результат, значимый для всего общества. Пока я больше добра сделаю простой заботой о людях.

У Маринича зазвонил телефон.

- Микола, дорогой ты мой, я тебя обнимаю. Ну как ты там?

- Это Николай Статкевич был. Новость постепенно до всех доходит, начинают звонить. Он на своей химии только что узнал, что я на свободе. До этого Климов звонил. А в больнице я с Сергеем Скребцом встречался, когда его из Витебской колонии в госпиталь перевели. Минут пять мы поговорили. Он тогда голодал. А какое там лечение в тюрьме? Вот я его и убеждал, что главное здоровье. Это самое плохое, когда человек не может справиться со своим стрессом. То есть, не согласен, что его осудили, поэтому постоянно находится в напряжении. Я просил его не травмировать себя.

- У вас этот период был долгий?

- Когда меня довели до инвалидности, я понял, что хуже быть не может. Я пережил те ощущения, когда у тебя отнята речь, руки и ноги не двигаются. Но сумел перестроить свой организм - и морально и физически - на выживание. Хочу через вас передать Скребцу, Козулину, Северинцу, Левоневскому и другим политикам, что скоро это кончится. Главное - верить.

- Привыкли к свободе?

- Надеюсь, свобода, семья скоро избавят меня от тяжелых воспоминаний тюрьмы. Думаю о тех, кто остался. С их женами я связался в первую очередь, когда вышел. Хочу всех поблагодарить, кто меня поддерживал. Это очень много значит, когда на тебя давят.

Потихоньку привыкаю к нормальной жизни. В Вербное воскресенье мы с женой и друзьями выехали на Ислочь. Разложили костер и спалили одежду, в которой я приехал из тюрьмы. Чтобы не возвращаться к этому больше.