Когда вся жизнь — борьба…
Минчанина Антона Васильевича БОНДАКА можно заносить в Книгу рекордов Гиннесса — борьбу с чиновниками за восстановление на работе он ведет уже 20 (!) лет. …Этот человек борется за свое законное право быть восстановленным на работе вот уже двадцать лет. Восемнадцать лет он не получает денег вообще, добывая себе на пропитание тем, что собирает ягоды и грибы, зимой не брезгует бутылками. Честно говоря, позвонив в дверь его квартиры, я ожидал увидеть, извините Антон Васильевич, бомжеватого вида человека, скатившегося "на дно" общества. Но нет, дверь открыл опрятно одетый интеллигентный 71-летний мужчина с уставшим лицом. А вот глаза — глаза горели.
Несладкое детство
— Родился я в деревне Телешевичи Дзержинского района в том жутком 1936-м, когда тоже не очень-то жаловали правду, — с воспоминаний начинает мой собеседник. — Мне не было и года, как в родительский дом пришла "тройка" и увела отца в неизвестном направлении. Мы жили на границе с Польшей, и в тот страшный день забрали не только батю. Полдеревни увели и через месяц расстреляли в Минске как иностранных шпионов. Я-то только в 1957-м и узнал всю правду об отце, хотя до сих пор никто мне не сообщил — в Куропатах он лежит или где-то еще. При Хрущеве его посмертно реабилитировали... А тогда у матери осталось на руках трое детей. Я — самый младший, мои брат и сестра.
— Во время войны оставались жить в той же деревне?
— Да, оставались там, тем более что в нашей деревне квартировались партизаны. Дней десять постоят и уезжают в Налибоцкую пущу. Затем возвращаются обратно. Мой дядя только закончил школу, а тут — война. Тоже ушел в партизаны, но уже через год немцы (это в 1941-м было) расстреляли всю его семью — мою бабку, тетку, двоюродную сестру. Так вот и жили...
— Матери, наверное, было тяжело сразу с тремя?
— Тяжело, но жили за счет соток, которые были. Корова была. Партизаны у нас в хате осели — аж 10 человек. Спали на полу, мама им солому стелила.
— Помогали семье?
— Может, что и приносили, не знаю, но мама их кормила постоянно. Хорошие были люди — эти партизаны. У нас в деревне около 60 дворов, а они только двух коров у людей забрали. В других деревнях, рассказывали, "партизанствовали" похуже.
— А вы, дети, чем занимались в войну?
— Летом щавель собирали, корову пасли. И в школу, конечно, ходили. Деревня не очень маленькая была, но школа — только начальная в четыре класса. Позже пришлось топать в Рубежевичскую восьмилетку за четыре километра, а в восьмом классе уже надо было даже платить за учебу. Если мне память не изменяет, где-то 150 рублей за год. У нас не было денег, мама еле наскребла 75 рубликов на одно полугодие. Поэтому восьмой класс и не закончил.
— Мама так и не вышла после войны замуж?
— Да нет, кто ж ее возьмет с тремя детьми-то?! Столько ртов кормить надо.
Нелегкая юность
— В 1955-м призвали в армию, — продолжает Антон Васильевич. — Отслужил, уехал в Донецк (тогда он назывался городом Сталина) на угольную шахту. Работа — не мед, в забой не взяли… Месяцев семь помотался там и отправился странствовать дальше. На этот раз в Казахстан, на добычу меди. Ученик забойщика, забойщиком, в шахте поубивало несколько людей. Долбишь камень, взрываешь потолок и пол... В 1962-м уехал в Минск.
Тяжелые зрелые годы
Чтобы выслушать о всех перипетиях борьбы Антона Васильевича с чиновниками и перечитать все его жалобы и обращения, пожалуй, не хватило бы и суток. Это правда. На столе — горы (!) бумаг — судебные решения, кассационные жалобы, обращения и отписки, отписки, отписки…
— С началом работы в Минске и началась моя черная полоса, — вздыхает собеседник так, как будто до этого у него прошли самые золотые годы жизни. В столице доучился в школе, закончил техникум, устроился на завод "Мясомолмаш" инженером-нормировщиком. Мяса мы там, конечно, не видели, но делали нестандартное оборудование для мясокомбинатов и молочных заводов.
— Зарплата устраивала?
— Грех было жаловаться. Сначала, когда только начинал, было рублей 70, но уже в 70-х годах получал около 150 рублей. Мне одному хватало. Радовался, когда подошла моя очередь получать квартиру, думал — ну все, вот оно счастье. Выделили на завод девять однокомнатных квартир и тут, как гром: "Руководство предприятия решило вместо девяти однокомнатных взять три трехкомнатные". Как же так, думаю? Где же справедливость? На заводе к тому же все только все о том и говорили, что эти квартиры получили сами же начальники. Остальные "очередники" стерпели, я же молчать не стал. Написал жалобу в Комитет мясомолочной промышленности и в Народный контроль. Приехали проверяющие, побеседовали с теми же начальниками, уехали… А мне после этого на заводе житья не стало. Сказали, что лучше будет, если напишу заявление по собственному желанию. Дальше пошло по цепочке. Устроился на завод мелиоративного хозяйства, но туда уже сообщили обо мне. Хорошо, что хоть исподтишка не вставляли палки в колеса, а просто подошли и сказали: "Антон, нам передали, что ты говоришь правду в глаза, никогда не терпишь несправедливости, если что — жалуешься. Сам должен понять… Уходи по собственному". Не любит народ правду, так не любит, что поделаешь. Ушел. И в 1984-м устроился на завод МКТЭИавтопром.
— Из-за которого и началась ваша двадцатилетняя борьба за справедливость?
— Я вам скажу, что поначалу там складывалось все очень неплохо. Еще не отработал год нормировщиком, а мне уже премию дали в 20 рублей. Путевку выделили. Все было тихо и спокойно до той поры, пока снова не произошел конфликт с начальством. Я работал нормировщиком, мы могли изменять некоторые трудовые нормы. И как только изменил норму в пользу рабочих, после этого начальник на меня и взъелся. Тут еще обнаруживается, что кто-то кляузничает на директора, все сразу же: "Бондак, кому же еще?" Я-то не имел к этому абсолютно никакого отношения, но под обстрел попал моментально. И в 1987-м меня увольняют с формулировкой — систематическое неисполнение служебных обязанностей инженера-нормировщика. Подал на восстановление в суд, а суд меня отправляет… в психбольницу. Вы не поверите, но проводили проверку "на вменяемость" психиатров пятьдесят. В актовом зале. Я для них был, так сказать, интересным подопытным экземпляром. Перестройка же шла, интересно было полюбопытствовать на бунтаря новой генерации. Спрашивали о членах Политбюро, пленумах ЦК, моему отношению к перестроечным процессам. Я смотрел на них и думал: "Бог ты мой, вот же кого надо обследовать…". С тех пор меня четыре раза пытались признать психбольным, но врачи всегда признавали — здоровый человек. Те же чиновники, у которых я пытался добиться правды, думаю, и на самом деле искренне недоумевали — как может непсих столько лет доказывать свою правоту?!
— Куда вы обращались?
— Лучше спросить, куда не обращался. Подавал жалобы в суды, обжаловал их решения, писал в прокуратуру, Администрацию президента…. В самые всевозможные инстанции доходили мои жалобы с просьбой восстановить на работе. Я посылал документальные обоснования моей правоты, выверенные юристами, но… Никто не хотел даже слушать. Думаю, что мои обращения даже и не смотрели. Получалась ситуация с горохом о стенку. Вы представляете, сколько я обращался за эти двадцать лет?! Только на имя Александра Лукашенко я отправил 148 жалоб!
Оптимистичная старость
— Антон Васильевич, пока вы вели всю эту борьбу с чиновниками, получали хоть какие-то деньги?
— Одно время меня ненадолго восстановили на работе, но в 1989-м снова "прибрали". С тех пор восемнадцать лет я не получаю ни копейки!
— И на что все это время живете?
— Вы знаете, я оптимизма не теряю. Летом меня лес кормит. Грибы, ягоды собираю. Я с сестрой живу, так она их продает, делает на зиму закатки. Только успевай товар поставлять.
— И сколько за год удается заработать?
— Когда как. Но в принципе в лес езжу через день. Есть у меня свои грибные места под Молодечно, собираю клюкву… Какой год, такая и выручка. Можно за сезон и миллион заработать, можно и два. В этом году, когда грибов в лесу не было, случайно напал на поляну опят и за день заработал более 100 тысяч. Но это же прошел сезон — и все. Поэтому каждый божий день, когда в лесу не бываю, в пять утра иду собирать бутылки. Правда, здесь много не заработаешь — от тысячи до пяти тысяч. Мало, но и это, как говорят, хлеб.
— Знают вас уже приемщики?
— Знают, но без очереди ведь все равно не принимают. Там же бомжей — не протолкнуться.
— Как же вы одежду себе покупаете?
— Чем-то сестра помогает, что-то осталось со старого… Костюм, например, у меня с 1989 года, но я очень аккуратно обращаюсь с одеждой.
— А здоровье как?
— Что говорить, дает о себе знать борьба. Один глаз перестал видеть после того, как направляли в психушку, сахарный диабет заработал. Многие деньги на лекарства уходят.
— Антон Васильевич, не говорят вам близкие бросить все и заняться здоровьем? Не было такого желания у самого?
— Никогда! Я что, двадцать лет боролся и теперь должен признать себя виновным?! Не-т, никогда такого не будет… Никогда!
Комментарий по делу
Тамара СЕРГЕЙ, юрист:
— Я знакомилась с делом Антона Васильевича Бондака и хочу сказать, что с юридической точки зрения этот человек абсолютно прав. Он имеет право на восстановление на работе, так как его уволили незаконно. Уволили, используя такую интересную лазейку, которая называется "в связи с несоответствием занимаемой должности инженера по нормированию и результатам аттестации".
Его случай говорит о том, что в нашем обществе и в перестроечные времена, и сейчас неуважение к закону существует не только у должностных лиц, но и у простых граждан, которые не привыкли жить по закону. Им трудно это делать, потому что вся практика жизни показывает, что лучше смолчать, лучше словчить, где-то что-то уворовать, чем отстаивать правду и оказаться в такой ситуации, в которой оказался Антон Васильевич. И я считаю, что человек, глядя на его ситуацию, может сам проверить себя. Если он говорит, что этот человек психически ненормальный, тем самым он говорит о себе. Что он свою жизнь прожил не по совести. А если человек понимает ради чего все это делается, думаю, у такого человека с совестью все в порядке.
И еще. Меня просто поражает, насколько бездушны наши чиновники. Ведь они знают, что этот человек не получает пенсию. И, несмотря на это, они не предпринимают абсолютно никаких шагов, чтобы облегчить его судьбу… Ведь работа государственного чиновника для того и предназначается, чтобы устраивать судьбы простых граждан. А они давно об этом забыли и занимаются сугубо личными делами на своих служебных местах.
Алесь СИВЫЙ
