Анатолий Михайлов: «Хочу, чтобы эмиграция ЕГУ закончилась при моей жизни...»
Интервию с ректором ЕГУ опубликовала "Народная воля":
Два года назад в Вильнюсе возобновил свою деятельность Европейский гуманитарный университет, закрытый белорусскими властями на родине. Сегодня в ЕГУ по разным программам занимаются около полутора тысяч студентов. Как удалось выжить, выстоять в, казалось бы, безвыходной ситуации? Что сегодня происходит с высшей школой Беларуси, если из страны был буквально выдавлен университет, европейский не только по названию, но и по сути? Об этом и многом другом мы беседуем с бессменным ректором ЕГУ Анатолием Михайловым.
«Дипломы ЕГУ признаются во всем мире»
— Анатолий Арсеньевич, когда в 2005 году Вы объявили об открытии ЕГУ в Вильнюсе, находилось немало скептиков, которые не верили в возрождение вуза в том виде, в котором он существовал в Минске. Оправдались ли Ваши ожидания, получилось ли осуществить то, что было запланировано?
— Сегодня еще рано говорить о том, что получилось, а что нет. Откровенно говоря, больших иллюзий у меня не было. Восстановить структуру университета в другой, пусть даже и соседней стране, очень непростое дело. Я не знаю других прецедентов такого рода.
Думаю, ЕГУ смог возродиться только благодаря колоссальной академической солидарности во всем мире. Она не утихает и до сих пор, хотя после нашего закрытия прошло уже три года.
В настоящее время политическую, организационную и финансовую поддержку ЕГУ оказывает литовское правительство, Европейский Союз, Совет министров Северных стран, правительство и многочисленные фонды, а также общественные организации США и Канады.
— Сколько студентов сегодня занимается в ЕГУ?
— Мы не смогли сразу восстановить все наши программы. Сегодня в университете занимаются около полутора тысяч студентов. Из них 320 студентов-бакалавров, которые живут и учатся в Вильнюсе, и более 200 магистров. Существуют также курсы дистанционного обучения, мы развиваем докторские программы.
Хотел бы отметить, что все наши программы зарегистрированы с учетом того, что мы расположены в стране, которая входит в Евросоюз, в стране, которая имеет свои требования к вузам, унифицированные с требованиями других стран ЕС. В прошлом году ЕГУ был зарегистрирован как литовский университет.
— Но на открытии ЕГУ в Вильнюсе Вы говорили, что это будет белорусский вуз для белорусской молодежи...
— Мы остаемся литовским университетом по форме, но белорусским по содержанию. Хотя к нашему вузу проявляет интерес все больше и больше молодежи из Литвы, других европейских стран. Конечно, мы будем принимать их на учебу на другой основе, этим студентам не будет оказана такая же поддержка, как белорусским.
— А какая поддержка оказывается студентам из Беларуси?
— Они не только не платят за учебу, но и получают стипендию, имеют средства для проживания в литовской столице.
— Делаете ли Вы прогнозы относительно нынешней вступительной кампании?
— Вступительная кампания — это стихия, и сложно предположить, сколько молодых людей изъявит желание учиться именно в ЕГУ. Но когда мы проводим Дни открытых дверей, зал всегда полон. Много вопросов приходит по Интернету.
Мы надеемся, что сможем сохранить число бесплатных мест в ЕГУ. И в то же время постепенно будем переходить на платную форму обучения. В этом году состоится первый набор студентов и на такую форму обучения. В Беларуси ведь тоже берут деньги за образование, причем берут государственные вузы, сокращая при этом число бюджетных мест. Объяснить это сложно, ведь население платит налоги на образование. Получается, что кому-то потом приходится платить за это дважды.
— В Минске Вас нередко критиковали за то, что ЕГУ стал европейским, но не национальным университетом. В Вильнюсе Вы открыли факультет белорусистики...
— Нас упрекали даже в том, что мы являемся пропрезидентским университетом... Я хотел бы пожелать тем, кто знает, как что-то сделать лучше, показать пример самим, а не тратить энергию на то, чтобы обличать кого-то и указывать, как и что следовало делать... Перед ЕГУ стояла очень непростая задача: наверстать то, что было утеряно в стране за многие десятилетия. Мы делали то, что умели. Я считаю, что каждый должен делать то, что умеет. Когда мы нашли людей, которые не нужны Беларуси и которые готовы работать с нами, появился факультет белорусистики. Непросто проходит его становление, но хочется верить, что все у нас получится.
— Об уровне образования того или иного вуза можно судить по востребованности его выпускников. Где трудоустроились бывшие студенты ЕГУ?
— Я хотел бы напомнить, что, когда в 2004 году власти закрыли наш университет, около 250 студентов ЕГУ в срочном порядке были переведены в вузы Франции, Германии, США, Чехии, России и других стран. И надо отметить, что все они сумели интегрироваться в эти разные системы образования. Некоторые студенты, которые предпочли перевестись в белорусские вузы, потом оставляли эти учебные заведения и снова поступали к нам. Были даже случаи, когда в ЕГУ на первый курс приходили выпускники белорусских университетов.
Что касается трудоустройства выпускников ЕГУ, то до сих пор с этим не было никаких проблем. Помимо подготовки в отдельных областях, наши выпускники свободно, на рабочем уровне владеют двумя иностранными языками. Дипломы ЕГУ признаются во всем мире. Наши выпускники работают и в Германии, и во Франции, и в России, и в Беларуси.
«Беларусь — единственная страна в Европе, которая не участвует в Болонском процессе»
— А вот белорусская власть не желает отходить от консервативных традиций советской высшей школы, называя эту модель лучшей и более эффективной...
— Я хотел бы спросить тех, кто это говорит, как при такой совершенной, эффективной системе образования вдруг вся социальная система развалилась как карточный домик. Блестящее образование снабжало советских людей необходимыми знаниями, которые они применяли в социальной реальности. И каков результат? Многие наверняка помнят восторженные идеи скорой победы коммунизма в СССР, а потом и во всем мире. Они ведь тоже подкреплялись цифрами, расчетами, аргументами. Коммунизма не построили, соцлагерь развалился. Наверное, стоит задуматься: а надо ли сегодня полагаться на такого рода знания? Это не знания, а фикция. И расплата за это неизбежно будет. Как пришла она в 1980-е годы, так же наступит и сейчас.
— Выходит, нашим детям имеет смысл стремиться получать образование не в Беларуси...
— Вы затрагиваете очень серьезную проблему. Мне не хотелось бы давать какие-то комментарии... Я могу говорить только о гуманитарных дисциплинах. До сих пор эти науки переживают в Беларуси ситуацию наибольшего бедствия. В советские времена господство идеологии в этих дисциплинах было таким деструктивным, что привело к тому, что псевдознание стало выдаваться за знание. В современной Беларуси мы наблюдаем похожие процессы. И выпускать в этот тревожный, очень сложный мир молодое поколение, вооруженное псевдознанием, — значит совершать по отношению к его будущему преступление.
— Я полагаю, Вы сторонник реформирования высшей школы Беларуси?
— Конечно. И чем быстрее мы это поймем, тем меньше нанесем вреда подрастающему поколению.
— А в Беларуси есть кадры, которые могли бы проводить реформу высшей школы?
— В начале 1990-х я предполагал, что да. Когда в Минске мы создавали наш университет, мы надеялись, что в Беларуси будет формироваться совершенно другая интеллектуальная среда в сфере гуманитарных и социальных наук. И те очень трудные программы с изучением нескольких иностранных языков, создание таких факультетов, как теология, философия, культурология, — все это было призвано рыхлить интеллектуальную почву, создавать и формировать новое поколение гуманитариев, способных к продуктивному диалогу между Востоком и Западом. Но во властных структурах нашлись те, кто увидел в этом угрозу, опасность и распорядился, сообразно своему собственному интеллектуальному уровню. Университет закрыли, и сегодня мы вынуждены работать в изгнании.
— Сейчас все говорят о Болонском процессе в образовании. Не могли бы Вы пояснить его суть?
— Главная его идея заключается в том, что различные системы образования должны быть стыкуемы. Второй момент — возможность безболезненно менять специальность. Когда мы поступали в высшие учебные заведения, наш выбор, как правило, предопределяло очень много случайных факторов — родители посоветовали, пошел в университет за компанию с другом и т.д. И когда мы понимали, что ошиблись в выборе профессии, приходилось все бросать и поступать по-новому. Болонский процесс, так называемая кредитная система, позволяет наименее болезненно переходить из одной профессии в другую, студенты не находятся в дисциплинарной замкнутости. И меняя, например, на третьем курсе специальность, студенту не приходится заново изучать многие дисциплины, ему идут в зачет те программы, которые он изучал. Я не могу идеализировать такой подход. Но так случилось, что весь мир переходит на такую систему высшего образования. А Беларусь идет “своим путем”.
— ЕГУ интегрировался в европейскую систему высшего образования?
— Уже в 1994—1995 годах мы начинали вводить эту кредитную систему, сообразно Болонскому процессу. Но тогда мы настолько опережали белорусскую реальность, выпадали из ее контекста, что вынуждены были подчиниться нормативной базе, которая существовала в стране. Гораздо позже в чиновничьих кабинетах Министерства образования пришло осознание того, что эти тенденции являются тенденциями, преобладающими во всем мире, и на нас посмотрели по-иному. Нас обозначили как лидеров в реформировании белорусской высшей школы, сообразно Болонскому процессу. Мы проводили очень много конференций, семинаров. Но потом вдруг кому-то пришла в голову мысль, что все это надо отбросить, что у Беларуси есть свой путь развития образования. Сегодня Беларусь — единственная страна в Европе, которая не участвует в Болонском процессе...
«Мне настоятельно рекомендуют не приезжать на Родину»
— Три года Вы не были на Родине. Что мешает навестить родной Минск?
— Мне настоятельно рекомендуют не приезжать в Минск. Я даже не знаю, почему. Но мнению этих людей у меня нет оснований не доверять.
— В 2004 году в Минске была ограблена Ваша квартира. По этому факту было возбуждено уголовное дело. Чем оно закончилось, преступников нашли?
— Не знаю. Нам никто не сообщал о подробностях этого дела. В самом начале расследования из милиции звонили моей жене, говорили, что хотели бы допросить и меня. Но какие я мог дать показания? В момент ограбления квартиры меня не было в Минске...
— Скучаете по Минску?
— В Вильнюсе я не один, с семьей. Но Минск — мой родной город, в нем я вырос. В Минске осталась уникальная библиотека, которую я собирал всю свою жизнь. Легенды, которые рассказывают о моей библиотеке, в некотором роде правда. Мне удалось собрать тысячи уникальных книг на разных языках мира.
— Но когда-нибудь Ваша эмиграция все-таки закончится...
— Наверное. Но хотелось бы, чтобы это случилось при жизни.
— Анатолий Арсеньевич, Вы следите за политическими процессами в Беларуси? Как ученый в области философии, могли бы дать прогнозы относительно будущего Беларуси на ближайшее время?
— Они, мягко говоря, не радужные. Я полагаю, что проблемы нашей страны в значительной степени обусловлены отсутствием того необходимого интеллектуального потенциала, который помогал бы решать задачи, с которыми мы сталкиваемся. Скажу больше, я даже не предполагал, что в современной Беларуси этот потенциал недостаточен в такой степени.
Мы слишком глубоко инфицированы бациллами прошлого и поэтому так легко приняли навязанную нам атмосферу, пропитанную фальшью, примитивным интеллектуальным потенциалом. Ведь были в советские времена те, кто искал глубинные мысли в книгах Брежнева, решениях очередного съезда партии. Найдутся такие и сейчас. Но возникает вопрос: в какой степени с помощью такого знания можно удержать этот строй? Я думаю, что Советский Союз потерпел поражение прежде всего в сфере интеллектуальной. Потому что полагать, что мир будет развиваться по бредовым, выдуманным и не соответствующим реальности схемам, могли только неинтеллектуалы...
