Валентин Стефанович: мы не можем по заказу признать человека политзаключенным

Юрист правозащитного центра «Весна» Валентин Стефанович в интервью Naviny.by рассказал, почему правозащитник Андрей Бондаренко три года назад не был признан политзаключенным и почему фигуранты «дела патриотов» пока тоже не получили этот статус.

— Валентин, все три года, пока Андрей Бондаренко находился за решеткой, шли дискуссии, признавать его политзаключенным или нет. По итогу «Весна» так и не признала, что его преследовали по политическим мотивам. Почему?

— Пока Андрей находился в неволе, мы не делали официальных заявлений на эту тему. Во-первых, такие заявления мы публикуем, только если признаем человека политзаключенным. Во-вторых, были аргументы, которые мы по этическим причинам не оглашали. Все-таки человек сидел в тюрьме, не хотелось ухудшать его положение. В-третьих, у нас есть критерии, которыми мы руководствуемся. Но свою точку зрения мы никому не навязываем.

— Я правильно понимаю: то, что Бондаренко ударил потерпевших, стало основанием не признавать его политзаключенным?

— В том числе. Была также информация непубличного характера. Мы разговаривали с ним после первого эпизода и второго эпизода (сначала Бондаренко сцепился с таксистом, с которым не мог поделить дорогу, потом возник конфликт с прохожим, который попросил у него закурить. — ред.).Мы предупреждали, что если он будет нарушать закон, никто его защищать не будет.

— Но он настаивает, что его спровоцировали.

— Любой конфликт — это провокация. Важно, как ты себя ведешь и как реагируешь на «провокации». Если бьешь первый, будь готов нести за это ответственность. Я неоднократно разговаривал с Бондаренко на эту тему, предупреждал его.

— То есть статус правозащитника не гарантирует, что человека признают политзаключенным в случае преследования?

— Сам по себе статус правозащитника, политического деятеля или активиста не дает никаких индульгенций. Есть критерии. Первый — политический мотив. Второй — в действиях человека априори нет состава преступления, он действовал в рамках гарантированных ему законом прав. Мы не можем по заказу признать человека политзаключенным, должны быть веские основания.

— Дело Косинерова может быть здесь примером?

— Да. Мы считаем, что в его действиях не было состава преступления. Кому-то может нравиться его перфоманс, кому-то не нравится. Но он таким способ выразил свое мнения. Ни скульптура, ни граждане от его акции не пострадали. В его действиях не было исключительного цинизма и грубого нарушения общественного порядка, как того требует квалификация хулиганства, согласно Уголовному кодексу. Поэтому в данном случае мы требуем его немедленного освобождения.

— Вы анализировали материалы дела Бондаренко?

— Мы были на судебном процессе: частично я, частично другие мои коллеги. Те показания, которые давали свидетели и потерпевшие, легли в основу наших выводов. Мы не согласны с оценкой тех правозащитников, которые видят в деле Бондаренко политический мотив. Хочу обратить внимание, что его в колонии никто не бросал. У него до последнего дня был адвокат.

Это не первый случай, когда мы не признали человека политзаключенным. Вспомним дело Александра Крутого, который вылил две банки с мочой на голову главврачу, его судили за хулиганство. Политзаключенным Крутого не признали, поскольку его действия носили крайне унизительный характер.

— Естьмнение, что «Весна» стала монополистом в области правозащитной деятельности в Беларуси?

— Мы не претендуем на первые роли, правозащитный сектор в Беларуси существует по другим принципам. Есть узкоспециализированные организации — например, «Офис по правам людей с инвалидностью». Или общественные организации с правозащитным компонентом — например, «Белорусская ассоциация журналистов». Важно, чтобы сектор был по-разному представлен. «Весна» не может заниматься всеми сферами. По вопросу признания кого-либо политзаключенным мы не принимаем решения единолично. Посмотрите любое заявление, там указан целый ряд организаций, не только «Весна».

Нам важно сконцентрироваться на качестве работы. Сейчас кто только себя не называет правозащитником! Между тем, ключевой принцип правозащитной деятельности — универсальность прав человека. Это значит, правозащитник не может выступать за смертную казнь. Или защищать всех, кроме геев, потому что их права он не признает. Это абсурд! Кроме того, мы считаем, что правозащитник должен быть вне политики. Иначе может возникнуть конфликт интересов. И такие примеры уже были, когда Партия БНФ выступила с заявлением против беженцев и мигрантов. Мы категорически не поддерживаем такой подход.

— А как происходит обсуждение, кого признавать политзаключенным, а кого не признавать?

— Прежде всего, мы руководствуемся критериями, о которых я уже говорил. Они были приняты правозащитным сообществом с учетом опыта европейских и постсоветских стран. По каждому делу собираем информацию, резолюцию обсуждаем с организациями, которые также руководствуются этими критериями.

Если вернуться к истории Косинерова, то суда еще не было, но есть видео, фигуранту предъявлено обвинение. И мы, проанализировав материалы, пришли к выводу, что состава преступления в его действиях не было, уголовное преследование имеет политический мотив.

По делу Полиенко мы присутствовали на судах, также анализировали материалы и в своем заключении пришли к выводу, что он необоснованно направлен в колонию.

По некоторым статьям мы автоматически можем признать политический мотив преследования. К примеру, статья 193-1 УК предусматривает ответственность только за факт деятельность от имени незарегистрированной организации без наступления негативных последствий. Эта статья не подпадает под допустимые ограничения, согласно Пакту о гражданских и политических прав. То есть данной статьи вообще не должно быть в уголовном законе.

— Давайте поговорим проМихаила Жемчужного. Он признан политзаключенным, хотя суд проходил в закрытом режиме, по его делу вообще мало что известно. Как правозащитники пришли к выводу, что там был политический мотив?

— Действительно, мы долго не могли с ним определиться. Во-первых, он непубличный человек. О нем никто ничего не знал, даже наши витебские коллеги. Это странно, поскольку публичность является одним из основных принципов деятельности правозащитников. Во-вторых, у нас не было материалов дела. Но мы все-таки получили от самого Жемчужного информацию, которая позволила прийти к выводу, что политический мотив в его деле все-таки был — сотрудники КГБ устроили продолжительный эксперимент, не пресекали противоправную деятельность Жемчужного, а наоборот, подбивали его на то, чтобы он продолжал покупать информацию об условиях содержания в Витебском ИВС у сотрудника правоохранительных органов.

Отмечу, что в случае с Жемчужным мы требуем справедливого судебного разбирательства. И ни в коем случае не оправдываем такой вид «правозащитной» деятельности как покупка информации.

— Возвращаясь к Бондаренко. Вы не признали его политзаключенным, но подключились к защите, когда ему предъявили обвинения по ст. 411 УК — злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения. Почему?

— Мы исходили с того, что каждый из правозащитников может попасть в тюрьму по самым разным обстоятельствам, не связанным с профессиональной деятельностью. Например, как виновник ДТП. Власти, конечно, будут рады нас там увидеть. Как они были рады, что в колонию попал Бондаренко. То, что его за решеткой преследовали, навязывали криминальные статусы, ограничивали в правах, очевидно, не соответствовало закону. Отношение к Бондаренко должно было быть таким же, как и к другим осужденным. А ему мстили за предыдущую правозащитную деятельность.

Кроме того, мы считаем анахронизмом статью 411 в Уголовном кодексе. Выходит, что каждый по отдельности проступок не создает общественную опасность и не является преступлением. А совокупность этих проступков уже преступление. Но за все проступки осужденный уже понес дисциплинарное наказание — лишение передач и свиданий, нахождение в ШИЗО и т.д. Проступки эти не дестабилизируют работу исправительного учреждения, однако людей продолжают привлекать к уголовной ответственности по этой статье.

Ну, лежал человек днем на кровати. Бунт в колонии после этого не поднялся. Почему один такой случай не является уголовным преступлением, а пять таких нарушений является? Эта норма была принята в советское время для борьбы с так называемыми криминальными авторитетами. Мы считаем, что для заключенных достаточно других мер воздействия дисциплинарного характера.

К нам приходил человек, который не имеет никакого отношения к оппозиции, которого дважды привлекали по статье 411. В результате вместо того, чтобы отсидеть свои пять лет, он отсидел восемь. Я считаю, это ненормально. Тем более, по документам у него там нарушения «лежал на полу в ШИЗО», «лежал на кровати в камере», «ходил в тапочках по территории исправительное учреждение».

Если у власти есть задача подольше продержать человека в колонии, они используют 411 статью. Вспомним дело Дашкевича, Дедка и других политзаключенных. Причем нигде не обозначено, что эту норму нельзя использовать повторно. Да хоть 10 раз, да хоть 20! Теоретически человек всю жизнь может сидеть по таким основаниям. Этой статье не место в Уголовном кодексе.

— Валентин, а что вообще дает осужденному статус политзаключенного?

— Когда мы признаем человека политзаключенным, то обращаемся к властям с требованием его освободить. Но наши власти, как правило, не прислушиваются к правозащитникам и не признают, что в стране есть политзаключенные. «У нас есть нарушители закона», — отвечают чиновники. Так было в советское время, так есть и сейчас. Мы апеллируем к мировому сообществу, информируем международные структуры. И здесь, прямо скажем, все зависит от политической конъюнктуры. Будет ЕС требовать от белорусских властей освободить людей, значит, будет результат. Не будет, значит, не будет.

Самая ужасная ситуация была в 2010-м, когда было несколько десятков политзаключенных по «делу Площади». В 2011 году большинство из них освободили.

— В СИЗО КГБ находится около 20 человек, которых обвиняют в подготовке массовых беспорядках — так называемое «дело патриотов». Почему «Весна» не признает фигурантов политзаключенными?

— Мы выступили с заявлением, где отмечаем политически мотивированный характер преследования. Политзаключенными фигурантов мы пока действительно не признавали, потому что вся информация по делу закрыта. Нам показали страшные картинки по телевизору, с гранатами и автоматами.

Но у нас много вопросов по этому делу. Если вы нашли автоматы, почему не предъявлено обвинение по статье 295 УК (незаконные действия в отношении огнестрельного оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ)? Мы помним, как в 2010-м по телевизору показывали гаражи, где оппозиция якобы хранила оружие, но по итогу ни одному фигуранту по «делу Площади-2010» не было предъявлено обвинение за оружие, а тот самый гараж в материалах дела не упоминался.

Мы также помним, как в 2006 году по БТ показали человека, якобы связанного с оппозицией. Он рассказывал, что проходил обучение на Кавказе, где были инструкторы из Америки и Ближнего Востока, которые учили его как при помощи крысы отравить водопровод. Куда делся этот человек? Никто не знает. Почему КГБ не рассказывает нам об этом?

Также в 2006-м по государственным телеканалам звучали обвинения в адрес лидеров оппозиции, которые готовили взрыв на площади. Ну, и где информация от КГБ, кого они нашли, кого наказали. Никаких объяснений не последовало. После этого очень сложно верить белорусским спецслужбам.

Мы видим сейчас, что по «делу патриотов» нарушается презумпция невиновности. БТ уже признало их преступниками, это недопустимо. С экранов прозвучало, что возбуждено уголовное дело по ст. 287 УК (создание незаконного вооруженного формирования). Однако, по нашей информации, ни одному из фигурантов обвинение по данной статье пока не предъявлено. Только оценка объема и качества доказательств по делу даст основания утверждать сфальсифицированы они либо нет, связано ли обвинение с реальным совершением инкриминируемых деяний либо нет.

Пока мы можем говорить только о сомнениях, а не конкретных аргументах.

— Это ведь первый в истории Беларуси случай, когда завели дело по статье 287?

— Да, практики пока нет. В чем особенность этой статьи? Во-первых, для привлечения к ответственности не требуется, чтобы действия так называемого вооруженного формирования привели к негативным последствиям. Само по себе существования такого формирования уже уголовно наказуемо, если оно создано в нарушение действующего законодательства. Цели создания также не имеют значения и могут быть вполне благими (защита страны от предполагаемого противника, например).

Во-вторых, не требуется, чтобы у всех участников обнаружили оружие, достаточно, если обнаружат у одного, а остальные окажутся с ним связанными и осведомлены о нём. Кстати, оружие не обязательно должно быть боевым, оно должно быть классифицировано как оружие в соответствии с законом Республики Беларусь «Об оружии» (газовое, охотничье, кроме муляжей и бытовых), либо это могут быть взрывчатые вещества.

В-третьих, если предъявлены обвинения по статье 287, то не требуется дополнительной квалификации по статье 295 (незаконные действия в отношении огнестрельного оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ), поскольку такие действия поглощаются составом статьи 287.

Но для квалификации действий по статье 287 требуется, чтобы такое вооруженное формирование было создано (организаторская деятельность, которая выражается в подборе членов формирования, обеспечении их оружием, обучении, подыскании средств на содержание и т.д.). Кроме того, этим формированием должен кто-то руководить (разработка планов, управление участниками, поддержание дисциплины, решение кадровых и финансовых вопросов и т.д.). И, конечно, должны быть участники формирования (люди, которые проходят обучение и выполняют приказы руководства).

Обращаю внимание, что, несмотря на «разоблачения» БТ, обвинение по данной статье фигурантам «дела патриотов» пока не предъявлены.

— Если такие обвинения будут предъявлены, значит ли это, что в Беларуси криминализируют близкие к военным организации. Военно-патриотическим воспитанием занимался не только клуб «Патриот» под Бобруйском, к которому имели отношения фигуранты «дела патриотов», но также некоторые организации, которые работают с Белорусской православной церковью.

— Если патриотические клубы созданы в соответствии с действующим законодательством и у них на «вооружении» есть только муляжи оружия, деятельность таких клубов не образует состав какого-либо преступления. Другой вопрос, что такие клубы могут быть использованы для вербовки людей в состав незаконных вооруженных формирований, в том числе для участия в боевых действиях за границей страны. Факты вывоза детей на территорию России в т.н. «патриотические» лагеря имели место в Витебске, например.

Также в таких клубах могут пропагандироваться и экстремистские идеи, реально представляющие угрозу национальной безопасности страны (территориальной целостности). Но это уже проблема проведения профилактической работы спецслужбами страны.

Возвращаясь к «делу патриотов». Мы следим за развитием ситуации. Если дело дойдет до суда, у нас будет больше информации для определения, являются ли фигуранты дела политическими заключенными. Отмечу, что международные нормы права защищают только мирные собрания и не защищают акции с коктейлями Молотова, например, поэтому нужно детально разбираться.

— Да, но ведь суд могут сделать закрытым.

— Это будет дополнительным аргументом для признания фигурантов политзаключенными. За этим делом следят не только белорусские правозащитники, но также международное сообщество и журналисты.